ТЕМА НАСЛЕДСТВЕННОЙ ПАМЯТИ В КНИГАХ И.А. ЕФРЕМОВА: ИСТОКИ И ПАРАЛЛЕЛИ

выступление на XII Ефремовских чтениях — фестивале 20 апреля 2025 года

Андрей Константинов


Понятие наследственной, или родовой, или генетической памяти — это идея о том, что яркие впечатления жизни далёких предков могут оставлять отпечаток где-то в глубинах их психики и передаваться через поколения, чтобы в критический момент вспыхнуть в сознании потомка. Если нами наследуются инстинкты, врождённые рефлексы, чувство красоты, безотчётная тяга к определённым географическим ландшафтам и вызываемые ими чувства — печали, радости, умиротворения... — то почему бы не наследоваться и более конкретным воспоминаниям? Эта тема всерьёз интересовала такого наблюдательного исследователя с широким взглядом на мир, каким был Иван Антонович Ефремов.

Впервые Ефремов обращается к этой теме уже в раннем рассказе «Эллинский секрет» (1942–43). Это история скульптора Виктора Леонтьева, который после полученного на фронте серьёзного ранения руки теряет возможность воплотить свою мечту — выполнить в слоновой кости скульптуру любимой женщины. Леонтьев теряет сон и в начавшихся с ним видениях, грёзах наяву, переносится на три тысячелетия назад, на остров Кипр, где находит записанный на эолийском диалекте древнегреческого языка кипрским письмом рецепт состава для временного размягчения слоновой кости — теперь он сможет воплотить свой творческий замысел даже с одной рукой. Разгадка кроется в происхождении Леонтьева: длинная череда поколений его предков, действительно, жила на Кипре, и, по-видимому, кто-то из них работал с этим составом, рецепт которого в дальнейшем был утерян. В критической ситуации унаследованные прочные связи памяти ожили, вернув потомку утраченное знание.

Редакторам рассказ «Эллинский секрет» показался слишком замешанным на мистике, поэтому опубликовать его удалось только в 1968 году, уже после выхода в свет романа «Лезвие бритвы», в котором теме наследственной памяти посвящена целая глава. Врач Иван Гирин и сибирский охотник Иннокентий Селезнёв исследуют глубины памяти Селезнёва, которого стали посещать странные яркие видения. Спровоцированные медикаментозно, они уносят охотника на сто тысячелетий назад, во времена среднего палеолита.

Перед началом опытов Гирин, как он это обычно в книге делает, выступает с импровизированным докладом и рассказывает всю предысторию темы наследственной памяти. Он упоминает этнографа и писателя Владимира Германовича Тан-Богораза, который много изучал первобытные племена. В книге «Эйнштейн и религия», вышедшей в 1923 году, Тан-Богораз пишет: «Если анализировать психические свойства наших сновидений, то мы с удивлением видим, что они совершенно совпадают со свойствами восприятий первобытного человека, настолько совпадают, что можно было бы сказать: наши сновидения древнее нас самих, наши сновидения — палеолитичны».

Далее Гирин ссылается на поэта Андрея Белого, который в беседах с геологом Алексеем Петровичем Павловым обсуждал возможность «палеонтологической психологии» — изучения слоёв подсознания как ископаемых пластов. В воспоминаниях Белого о встрече с Павловым мы читаем: «Павлов меня расспрашивал о моих интересах и даже записывал кое-какие книги, которые я ему рекомендовал прочесть; не забуду одну из последних встреч с ним, когда высказывались некоторые мысли о возможности палеонтологической психологии, то есть о возможности относиться к слоям полусознания и подсознания, вписанным в наши психические привычки, как к ископаемым пластам. Его коррективы, как умницы, мне запомнились; и запомнилась непредвзятость, с которой он допустил возможность такого рода домыслов».

Также Гирин упоминает швейцарского врача и психолога Карла Густава Юнга, автора идеи о коллективном бессознательном, которая, как говорит Гирин, близка к «современному представлению о ноосфере». Коллективное бессознательное общее для всего человечества — в том же смысле, в котором у всех людей общая анатомия или генетика, — а разные пласты наследственной памяти, уходящие в глубины коллективного бессознательного, представляют собой «геологическую летопись» прошлого. Для палеонтолога Ефремова такой взгляд был вполне органичен. В другом эпизоде романа Гирин говорит: «Мозг — это природа и вселенная, но вселенная не одного лишь текущего момента, а всей её миллионолетней истории...»

Тему наследственной памяти можно найти и в следующем романе Ефремова. В «Часе Быка» упоминаются испытания, которым себя подвергают некоторые историки, чтобы погрузиться в изучаемую эпоху. Вполне допустимо предположить, что при этом используются техники оживления наследственной памяти — подобные тем, что применяются Гириным в «Лезвии бритвы», но более совершенные.

Теперь о том, что говорит на тему наследственной памяти биологическая наука. Ещё в 1904 году немецкий биолог Рихард Земон ввёл понятие «энграмм» — следов памяти, оставляемых внешними впечатлениями где-то в цитоплазме клеток живых организмов. Спустя более ста лет, в 2012 году, энграммы были обнаружены в гиппокампе мышей¹. Дальнейшие исследования подтвердили наследование стрессовых впечатлений на эпигенетическом уровне, т. е. через химическую модификацию отдельных участков ДНК без изменения самих генов. В 2013 году были получены данные эпигенетического наследования стрессового опыта у мышей², а в 2025 году такое наследование было обнаружено и для людей³.

Вероятно, эпигенетика — не единственный механизм передачи памяти поколений. Снова обратимся к «Лезвию бритвы» и вспомним, как в одном из своих видений Селезнёв встречается с гигантопитеком и той частью сознания, которая остаётся в ХХ веке в лаборатории Гирина, даёт себе отчёт, что сказки о великанах могут быть дошедшими через поколения изустными преданиями об этих могучих, но туповатых и злобных человекообразных, вымерших около ста тысяч лет назад. Устойчивые единицы передачи культурной информаци, аналогичные генам, британский биолог Ричард Докниз назвал «мемами», понимая под этим словом не картинки в интернете, а мелодии, идеи, крылатые фразы, способы варки похлёбки, технологии сооружения арок и т.д.

Интересно пофантазировать о возможной встрече Ефремова и Юнга, исследователя памяти земли с исследователем глубин человеческой психики. Они никогда не встречались — но давайте предположим, что это не так. Представим себе, что Ефремов, собираясь на конференцию в Швейцарию, предварительно списался с Юнгом и они договорились о встрече. Юнг принимал Ефремова в своей «Башне», построенной им в деревне Болинген на берегу Цюрихского озера. В «Башне» минимум благ цивилизации, сюда Юнг периодически уезжает из города, чтобы вернуться к самому себе – колоть дрова, топить печь и размышлять в первобытной тишине.

Будет ранняя весна, с озера будет дуть прохладный порывистый ветер. Они раскурят трубки и начнут беседу, освещённые лишь пламенем очага — ведь Юнг вполне осознанно не провёл в «Башню» электричество. Юнг расскажет, как с детства, живя в деревне, питал интерес к естественным наукам, в том числе к палеонтологии и геологии. Ефремов вспомнит своё детство на берегах Оредежа, где красноцветные обрывы наглядно демонстрируют слои геологических осадков, вспомнит выставку минералов в Петрограде, куда ходил с мамой несколько раз. И оба вспомнят, как в детстве любили играть с камнями.

Их беседа очень быстро выведет на тему наследственной памяти. Ефремов сравнит её с геологической летописью — и Юнг запишет новое для себя имя Андрея Белого. В свою очередь, Юнг вспомнит, как однажды в Равенне в баптистерии при гробнице византийской императрицы вместе со спутницей рассматривал удивительную фреску с одной из евангельских сцен, а позже узнал, что такой фрески уже несколько веков как не существует (она не сохранилась, не пережила пожар).

«Возможно, – скажет Юнг, – это и было проявлением того, что Вы, профессор Ефремов, называете наследственной памятью. Для меня лишь очевидно, что на некую часть души не распространяются законы привычного нам пространства и времени. Как будто открывается пространственный тоннель или временной колодец».

«Я тоже знаю о таких примерах, профессор Юнг, – ответит Ефремов, – и даже придумал для них красивое название: события прямого луча. Я верю, что когда-нибудь люди овладеют техникой прямого луча и это будет важной победой и над пространством, и над временем, над этим безжалостным «никогда».

«Здесь, в Болингене, я чувствую, будто живу одновременно во множестве столетий, – скажет Юнг. – Здесь очень немногое напоминает о сегодняшнем дне. Наши души, как и наши тела, состоят из тех же элементов, что тела и души наших предков. Качественная «новизна» индивидуальной души – результат бесконечной перекомбинации составляющих; и тела, и души носят характер имманентно исторический, возникая вновь, они не становятся единственно возможным пристанищем – но лишь мимолетным прибежищем неких исходных черт».

«Не вполне соглашусь с Вами, профессор Юнг, ибо в мире нет ничего неизменного, – возразит Ефремов. – Но я понимаю Вас, двигаться вперёд можно лишь с опорой на прочный фундамент из прошлого. Не цикл, но туго скрученная спираль».

Как знать, может быть (учитывая подмеченную собеседниками относительность времени) такой диалог когда-нибудь произойдёт на одной из развёрток нашей многовариантной реальности.

Тема наследственной памяти у Ефремова — это соединение его научного мировоззрения с верой в единство человечества и непрерывность человеческого опыта. Мы — это не только мы сегодняшние, но и вся история человеческого рода, опыт бесчисленных поколений предков. Этот опыт хранится и в наших генах, и в наших культурах, составляя необходимую основу для движения в будущее.

***
Тесен мой мир. Он замкнулся в кольцо.
Вечность лишь изредка блещет зарницами.
Время порывисто дует в лицо.
Годы несутся огромными птицами.

Клочья тумана — вблизи… вдалеке…
Быстро текут очертанья.
Лампу Психеи несу я в руке —
Синее пламя познанья.

В безднах скрывается новое дно.
Формы и мысли смесились.
Все мы уж умерли где-то давно…
Все мы ещё не родились.

(Максимиллиан Волошин).

---

¹ https://www.nature.com/articles/nature11028
² https://www.nature.com/articles/nn.3594
³ https://www.nature.com/articles/s41598-025-89818-z