Творчество И.А. Ефремова в активно-эволюционной картине мира

Андрей Константинов

Предлагаемый текст представляет собой слегка «причёсанную» компиляцию выступлений автора на Восьмом Международном симпозиуме Всемирного центра гуманистических исследований (online, 18.04.2021) и Девятых Ефремовских чтениях – фестивале (Москва, Библиотека TechoScience, 24.04.2021) и посвящён сопоставлению идей некоторых ярких представителей философии космизма. В их ряду, как выяснилось в процессе написания, Иван Ефремов занимает узловое место.

Часто говорится «русский космизм». Действительно, отечественные мыслители и творцы внесли наибольший вклад в это мировоззренческое направление – но параллельно с ними трудились и, например, французские авторы, а по мнению Акопа Погосовича Назаретяна (которого самого следует отнести к этому направлению), «русским космистом» также был немецкий философ Готлиб Фихте¹. Центральная идея космизма по определению всемирна, Светлана Григорьевна Семёнова назвала её идеей «...активной эволюции, то есть необходимости нового сознательного этапа развития мира, когда человечество направляет его в ту сторону, в какую диктует ему разум и нравственное чувство...»² Отсюда происходит «активно-эволюционная картина мира», вынесенная в название этой небольшой статьи.

Итак, сформулируем: в мире в результате его развития неизбежно возникает нечто, что берёт на себя ключевую роль в дальнейшем развитии мира, и это нечто – человеческое сознание. Посмотрим, как эта идея преломлялась во взглядах некоторых ярких представителей активно-эволюционного направления мысли. Готовы?

Принято считать, что русский космизм (на этот раз – именно русский) начинается с Николая Фёдоровича Фёдорова (1829–1903). Отчество и фамилию он получил от крёстного, поскольку сам был «незаконнорождённым сыном» князя Павла Гагарина. Таким образом, реальная фамилия первого космиста совпадает с фамилией первого космонавта, что символично.

Фёдоров учительствовал в Боровске в уездном училище (где много позже также учительствовал Циолковский), затем работал библиотекарем в Москве – в Чертковской библиотеке и в Румянцевском музее (будущей «Ленинке»), где его за мудрость прозвали «Московским Сократом», при этом вполне сознательно вёл крайне аскетическую жизнь, а большую часть жалования раздавал нуждающимся. Свои идеи не публиковал из скромности, делился ими только в небольшом кругу знакомых, среди которых были Достоевский, Лев Толстой, Владимир Соловьёв. Только после смерти Фёдорова его работы издали двое наиболее близких учеников, озаглавив получившийся двухтомник «Философия общего дела».

Фёдоров предложил человечеству захватывающий план: объединиться, прекратив вражду и войны, победить голод, болезни и смерть, построив таким образом рай на Земле, и вернуть к жизни – в буквальном смысле собрать по атомам – все предыдущие поколения людей. Библейское пророчество о всеобщем воскрешении в конце времён должно быть исполнено – и исполнено силами науки будущего. Другие планеты, по Фёдорову, – это «будущие обители» воскрешённых предков, а «исследование небесных пространств есть приготовление этих обителей»³.

В Чертковской библиотеке с Фёдоровым познакомился молодой К. Э. Циолковский (1857–1935). Под непосредственным ли влиянием старшего товарища или независимо от него, но Константин Эдуардович зажёгся идеей освоения «небесных пространств» и посвятил жизнь теоретическим разработкам, которые, как известно, легли в основу советской космической программы. Философские идеи Циолковского противоречивы, и далеко не все лично у меня вызывают энтузиазм (например, третирование низших форм жизни), но – выделим главное – он был убеждён, что космос населён разумными существами, ушедшими далеко вперёд по пути эволюции, и рано или поздно к ним присоединится человечество Земли. Позже в переосмысленном виде мы встречаем эту мысль у Ефремова – в виде идеи Великого Кольца.

В конце жизни Циолковский задумывался о некоторой отдалённой «терминальной эре» существования вселенной, когда космическое человечество перейдёт в лучистое состояние, которое создаст новую вселенную. Этими мыслями он однажды поделился с А.Л. Чижевским, благодаря которому мы теперь о них знаем⁴. Идеи витают в воздухе – несколько лет назад я с изумлением обнаружил такие же у аргентинского философа-гуманиста Сило⁵.

Следующее имя – Анри Бергсон (1859–1941), французский философ, автор книги «Творческая эволюция». Философия Бергсона была популярна в России среди деятелей Серебряного века (например, я видел его книгу в домашней библиотеке Максимиллиана Волошина в Коктебеле). Жизнь для Бергсона – такая же фундаментальная характеристика вселенной, как и пространство, время и материя. Эволюция – величайшее открытие человеческого гения, прославившее имена Ламарка и Дарвина. На острие эволюции находится человечество, которое способно «преодолеть многие препятствия, в том числе, возможно, и смерть»⁶. В основе же эволюции лежит импульс – жизненный порыв (по сути, это энергия Большого Взрыва, с которого, по современным представлениям, началась наша вселенная).

Тем не менее, несмотря на захватывающие перспективы, где-то впереди, в отдалённом на многие миллиарды лет будущем маячит старый знакомый из XIX века – призрак тепловой смерти вселенной. Когда израсходуется весь жизненный порыв, пламя жизни погаснет. Конец неизбежен.

Пьер Тейяр де Шарден (1881–1955), католический теолог и при этом эволюционист, палеонтолог и антрополог, один из открывателей синантропа, автор непростого трактата «Феномен человека». «Матёрый человечище», как и Ефремов в путешествиях и раскопках познавший прошлое Земли и прозревавший её будущее. Эволюция мира для него состоит из трёх этапов: первый – это пред-жизнь, ей соответствует литосфера планеты; второй – жизнь, ей соответствует биосфера; третий – «феномен человека», которому соответствует ноосфера. В будущем ноосфера соединится с духовным центром вселенной, состоянием наивысшего сознания, который теолог Тейяр де Шарден назвал «Точкой Омега».

В 1922–23 гг. в Сорбонне он вместе со своим другом, математиком и философом, последователем Бергсона Эдуардом Леруа слушали лекции по биогеохимии Владимира Ивановича Вернадского (1863–1945) и под впечатлением от них предложили это новое тогда слово – ноосфера. Вернадский, в свою очередь, его принял и по-своему переосмыслил. Подобно тому, как жизнь миллиарды лет назад преобразовала геосферу неживой планеты, превратив её в биосферу, теперь человеческая мысль преобразует биосферу, превращая её в новое состояние – в ноосферу, а значит, берёт на себя ответственность за планету. При этом как геолог Вернадский мыслил масштабами геологических эр: для него современное человечество стоит лишь в самом начале своего ноосферного пути. «Мы входим в ноосферу. Мы вступаем в неё – в новый стихийный геологический процесс – в грозное время, в эпоху разрушительной мировой войны», – написал он в 1944 году⁷.

Предпринятый небольшой обзор выявляет две группы мыслителей, которые представляют две линии в космизме. Первая идёт от Фёдорова и Циолковского. Это собственно русский космизм. Его основной посыл: мир несовершенен, и человеку предстоит это исправить. Преодолеть вражду, болезни, смерть, победить время и расселиться в космосе. Вторую можно условно назвать французской, она идёт от Бергсона через Леруа и Тейяра де Шардена, к ней также следует отнести Вернадского. Её главный посыл: возникновение человека в процессе эволюции закономерно, и также закономерно его превращение в планетарную и даже космическую силу, которой подвластно многое. Здесь на первое место выходит не нравственный императив, как у русских космистов, а объективный природный закон.

Иван Антонович Ефремов (1908–1972) соединяет оба направления, и в этом его уникальность. Палеонтолог-эволюционист, как и Тейяр де Шарден, а Вернадского он считал одним из величайших мыслителей в истории. Появление жизни и разума на любой планете с подходящими условиями закономерно, но оно сопровождается всё возрастающим страданием живой плоти – на понимании этого стоит принадлежащая Ефремову теория инферно. Точнее, «не теория, а свод статистических наблюдений ... над стихийными законами жизни и особенно человеческого общества» («Час Быка»). Эволюция действует методом проб и ошибок, безжалостно выбраковывая не приспособившиеся к меняющимся условиям формы жизни. Чем выше уровень эволюции, тем сложнее психическая организация, тем острее переживаемые страдания. В человеке они достигают апогея, а к биологическому инферно добавляется социальное, связанное с плохим устройством общества.

И вот тут вступают в действие человеческие чувства, разум и воля, протестующие против такого несправедливого устройства мира; человечество объединяется и впервые в истории создаёт принципиально иную цивилизацию, где прежние законы инферно, более четырёх миллиардов лет сопровождавшие эволюцию, перестают действовать. Если этот переход удастся совершить, он станет величайшей революцией в истории Земли, альтернативой ему – только медленное угасание или быстрая гибель человечества. «Каковы бы ни были цели развития вселенной и тяжкого пути совершенствования человека, только я как человек имею право судить, насколько правы зачинатели и направляющие развитие силы – природы или богов – всё равно... Только мы, дети человеческие, можем понять, оценить и решить, правильно ли происходит процесс. Мне кажется, что неправильно, и мы его или исправим, или погибнем!» («Лезвие бритвы»). О «сынах человеческих» много писал Фёдоров.

Фёдоровский пафос звучит в словах из «Туманности Андромеды». «Разве миллиарды безвестных костяков в безвестных могилах не взывали к нам, не требовали и не укоряли? – говорит Мвен Мас. – Мне видятся миллиарды прошедших человеческих жизней, у которых как песок между пальцев мгновенно утекла молодость, красота и радости жизни, – они требуют раскрыть великую загадку времени, вступить в борьбу с ним!» В отличие от Фёдорова, Ефремов понимал бессмертие только как бессмертие человеческого рода, как наследственную память, вспыхивающую в сознании отдалённых потомков; для него оставалось беспощадное «никогда» – и вечный протест против этого «никогда». Но это уже тема отдельного исследования.

Вернёмся к лучистому человечеству Циолковского, создающему новые вселенные. Сегодня общей темой у наиболее безумных (в хорошем смысле слова) авторов – от астрофизика Ли Смолина до писателя Андрея Дмитрука⁸ – стало создание новых вселенных разумом, развившимся во вселенных старых. Как это возможно? Если жизненный порыв имеет пределы, откуда он возьмётся в стареющей остывающей вселенной? Не был ли прав Бергсон с его пессимизмом? Каким образом можно заново сконцентрировать энергию, распылённую в пространстве за десятки миллиардов лет? В мысленном эксперименте Максвелла подобные задачи поручаются специальным демонам, нахально генерирующим наиболее энергетически заряженные (значит – наименее вероятные) состояния системы и показывающим нос второму началу термодинамики.

Стоп. Наименее вероятные – но ведь именно они и реализуются при определённом состоянии духа, на что обратил внимание Ефремов. На то и существует разум, чтобы нарушать прежде незыблемые законы. Возьмёт ли он дополнительную энергию в антимире Тамаса (где «всё наоборот»), зачерпнёт ли её где-нибудь в Мультиверсе за пределами нашей вселенной или использует старое, как мир, наблюдение о том, что безумцам сопутствует удача, в ефремовском будущем также известное под названием «спирально-ассимметричной теории вероятностей», – в любом случае он не смирится с бессмысленностью своего существования.

Загорянка, 4–6 января 2025.

———————

¹А. П. Назаретян. Нелинейное будущее. – М., 2013. С. 43.

²Русский космизм. Антология. – М.: Педагогика-Пресс, 1993. С. 4.

³Н. Ф. Фёдоров. Сочинения. – М.: Мысль, 1982. С. 366.

⁴А. Л. Чижевский. Теория космических эр // Химия и жизнь, № 1, 1977, с. 24–32.

⁵H. Novotny. Luz, Gravedad y Tiempo. – Parques de Estudio y Reflexión „Carcarañá“, 2019. Cap. 5.

⁶А. Бергсон. Творческая эволюция. Материя и память. – Минск: Харвест, 1999. С. 299.

⁷Русский космизм. С. 310. Интересно, что именно этот год Ефремов (ссылаясь на Н. К. Рериха) назвал переходным к «эре огня» (Агни-юге) – очевидно, связанной с началом использования ядерной энергии (E. C. Olson. The Other Side of the Medal. – Blacksburg, 1990. Fig. 30.)

⁸Перу А. В. Дмитрука принадлежит дилогия «Смертеплаватели» – «Защита Эмбриона». Первый роман посвящён практической реализации утопии Николая Фёдорова, второй – космологической роли творческого начала человека во вселенной.