От редакторов^*

Ольга Ерёмина и Николай Смирнов

К осени 2020 года издательство «Престиж Бук» выпустило седьмой том собрания сочинений Ивана Антоновича Ефремова. Шесть томов художественных произведений и отдельный том с «Дорогой ветров», журнальными статьями и интервью были изданы с красочными иллюстрациями, как публиковавшимися ранее, так и сделанными впервые, со статьями от редакции, посвящёнными истории создания произведений и их особенностям.

В результате этой работы наследники Ефремова передали издательству цикл из четырнадцати рассказов, прежде никогда не публиковавшихся. Заключённые в самодельный коричневый переплёт, эти рассказы имели общий заголовок на английском языке «Women in my life» и предисловие. Часть из них была напечатана на машинке и имела авторскую правку ручкой, большая же часть была написана от руки на бумаге разного качества характерным почерком Ефремова, который сам автор называл «куропись». Авторская правка была внесена и в эти страницы.

Все листы были пронумерованы карандашом, часть рассказов имела дополнительно внутреннюю нумерацию. На отдельных листах были приклеены вырезанные в основном из западных журналов изображения актрис или моделей: автор стремился найти изображения женщин, максимально точно соответствующих описанным им типам. Иллюстрации эти разного качества печати и разного размера, некоторые с подписями Ефремова, указывающими на сходство и разницу модели с описываемой женщиной. Воспроизвести эти вклейки с достаточным качеством не представляется возможным, поэтому издательство обратилось к художникам с просьбой проиллюстрировать книгу на основе рукописи.

Кроме рассказов издательство получило письма Ефремова к Таисии Иосифовне, последней жене писателя, написанные в разные годы на протяжении двух десятков лет.

Началась работа по расшифровке рукописных текстов, которая продолжалась несколько месяцев. Ефремов писал чрезвычайно убористо, часто отделяя одну строку от другой мизерным интервалом. Почерк его имеет ряд особенностей, сильно затрудняющих чтение, к тому же автор почти не ставил знаков препинания там, где этого требуют современные правила пунктуации. Трудно описать радость исследователя, когда чернильные загогулины, в которые ты вглядываешься часами, наконец начинают складываться в понятные слова и строчки, превращаются во внятный текст.

В течение жизни Ефремов не мог рассчитывать на публикацию этих рассказов, они не были единообразно напечатаны на машинке, как того требуют обычно издательства. Понадобилась объёмная корректорская и редакторская работа, направленная преимущественно на оформление текста в соответствии с современными требованиями, составление и комментирование, но не затрагивающая особенности авторского стиля.

В некоторых случаях нами оставлены особенности авторского написания слов, которые являются характерными для своего времени, например, итти, безконечный, оффициальный.

Было ясно, что автор, если бы он имел возможность самостоятельно подготовить рукопись в печать как нечто цельное, устранил бы некоторые повторы, возможно, придал бы рассказам, написанным в разные годы, некоторые общие стилистические особенности.

Два рассказа в рукописи снабжены нарисованными рукой Ефремова схемами с легендами: «Зина-Зейнаб» и «Сахавет». Мы воспроизводим эти схемы с соответствующими пояснениями автора.

Рассказ «Валерия» в рукописи не имеет завершения. Следующий за рукописной страницей лист пронумерован, но пуст.

Рассказы цикла создавались на протяжении многих лет. Часть из них напечатана на той же печатной машинке, что и письма, подготовленные к изданию в «Переписке...»

Летом 1952 года Ефремов отдыхает в Доме отдыха писателей на Карельском перешейке, в Комарове. Оттуда он пишет письмо Таисии Иосифовне Юхневской, где говорит, что ему дали напрокат печатную машинку. Само письмо напечатано именно на ней. По сравнению со шрифтом машинки автора её шрифт более низкий и округлый, шире межбуквенные расстояния. Рассказ о Кунико, второй в цикле, напечатан таким же шрифтом. Мы можем с большой вероятностью предполагать, что он был написан в Комарове летом 1952 года.

В рассказе о Тамаре, десятом в цикле, автор пишет, что с 1930 года, то есть со времени описываемых событий, прошло 36 лет. Следовательно, работа над ним приходится на 1966 год.

Если условно принять 1952 год за начало работы над циклом, то мы можем увидеть, что цикл составлялся на протяжении почти полутора десятков лет, при этом образы описываемых женщин существенно влияли на образы героинь крупных произведений Ефремова, о чём говорит и сам автор.

При подготовке настоящей книги редакторы не вносили изменений, кроме самых необходимых. Возникает впечатление, что мы слышим живой, непосредственный рассказ Ефремова о своей жизни.

Чтобы читателям были понятнее используемые в рассказах упоминания об экспедициях и других фактах биографии писателя, в приложении приводится список основных событий жизни автора.

Рассказы опираются на события жизни и одновременно позволяют уточнить детали биографии. Например, становится ясно, при каких обстоятельствах автор в 1926 году работал на тракторе «Фордзон».

Рассказ «Е. П. М.» (1926) позволяет прояснить важный факт биографии матери Ефремова. Было известно, что во время Гражданской войны она, находясь в Херсоне, стала женой красного командира. Однако её дальнейшая судьба и фамилия мужа не были известны.

Ефремов пишет: «После неудачной экспедиции в Тургайскую степь я, взяв отпуск, поехал к маме в Ростов-на-Дону, оттуда в станицу Милютинскую, где поработал трактористом в коммуне «Звезда Красноармейца», руководил которой матрос Георгий Болеславович – брат мужа матери – бывшего будённовца-командира».

Автор называет имя и отчество человека, но почему-то не называет его фамилии. Однако отчество это настолько редкое, что позволяет нам считать, что названным человеком был Змигродский Георгий Болеславович, 1881 года рождения, уроженец г. Кронштадта.

Анкетные данные говорят, что он русский, из дворян, беспартийный, капитан 2-го ранга царского флота. С лета 1914 года – участник Первой мировой войны, с 1918-го – вступил в ряды Красного Балтийского флота, участник Гражданской войны. Затем техник завода «Электроприбор», проживал: г. Ленинград, пр. Пролетарской Победы, д. 74, кв. 2. Арестован 8 марта 1935 г. Особым совещанием при НКВД СССР 17 марта 1935 г. осужден как «социально опасный элемент» на 5 лет ссылки. Отбывал срок в г. Оренбург, не работал. Арестован 23 июля 1937 г. Тройкой УНКВД Оренбургской обл. 25 октября 1937 г. приговорен по ст. 58–1а-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Оренбург 26 октября 1937 г. 

Его жена Любовь Ильинична и дочь Зоя Змигродская-Пагирева также были высланы в Оренбург, дочь освобождена в 1936 году.

Можно предположить, что второй муж матери Ефремова носил фамилию Змигродский и отчество Болеславович. Зная судьбу Георгия Болеславовича, понимаешь отсутствие упоминания о фамилии дяди, который у Ефремова назван матросом. Очевидно, под его руководством Иван Антонович увлёкся механикой, учился управлять различными видами автомашин, что чрезвычайно пригодилось ему в экспедициях.

В рассказе «Сахавет» действие происходит в посёлке Такыр-Ачинохо. Этот же посёлок фигурирует в рассказе «Белый Рог». Мы можем заключить, что действие рассказа «Белый Рог» происходит в районе Кетменского хребта. Подобных параллелей этих биографических рассказов с творчеством Ефремова множество, и описать их – дело литературоведческих исследований.

Жизнь Ефремова настолько богата событиями и многогранна, что по ней можно было бы создать серию приключенческих романов: научные экспедиции, раскопки, плавание по Охотскому морю, встречи с представителями коренных народов исследуемых земель – уже одно это даёт богатейший материал, который заинтересует историков, этнографов, биографов.

В данном случае автор сам открывает для нас множество подробностей своей жизни.

Иван Антонович родился в посёлке Вырица 23 (согласно современным изысканиям генеалога рода Ефремовых А. Степанова) апреля 1908 года. Позже в документах он указывал в качестве даты рождения 22 апреля 1907 года. В рассказах он пишет о своём возрасте, отталкиваясь в основном от даты, зафиксированной в его документах советского времени. Следовательно, при упоминании о возрасте надо учитывать реальную дату рождения, подтверждённую архивными документами.

Время в рассказах предстаёт живым, объёмным, наполненным характерными деталями, которые обычно проходят мимо внимания летописцев, но, запечатлённые в повествовании, дают живую картину. Особенности быта Петрограда и Москвы, далёкого Хабаровска, маленького Никольска и заштатного Лальска, районов Дальнего Востока, забайкальской тайги, Русского Севера, Киргизии, Казахстана, острые замечания о времени и людях, определяющих его ход, – всё это описано точно и ёмко, настолько, насколько это необходимо для раскрытия главной темы, без стремления что-либо приукрасить или преувеличить.

Эротические ситуации вписаны в широкий историко-культурный контекст.

О себе автор пишет ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы читатель понимал контекст истории. Главное его внимание как искателя красоты сосредоточено на героинях рассказов. Мы видим их через двойную призму: автор пытается показать их такими, какими он воспринимал их в соответствующем возрасте, с одной стороны, и такими, какими он осмысляет их поведение, будучи зрелым человеком, – с другой.

Так, в рассказе «Старуха» встреча в Лальске показана глазами молодого человека, стремящегося к научным открытиям, которого лишь случай задержал в незнакомом маленьком городе. Но последние строки рассказа выводят анализ ситуации на совершенно новый зрелый уровень.

Мы узнаём не только о физических особенностях женщин, об их фигурах и лицах, но и об их душевных качествах, о том, как они воспринимают и переживают противоречия существующего мира. Вот эта направленность внимания героя-рассказчика не на себя и свои чувства, но на внутренний мир женщины делают этот цикл уникальными в своём роде.

Только в рассказе «Тамара», посвящённом событиям 1931 года, Ефремов пишет о своём состоянии после расставания с женщиной:

И я как будто утратил свою силу – похудевший, вялый и безразличный, хоть и честно довёл до конца работу, но с утратой интереса. И ведьмина близость не прошла мне даром – я мало интересовался женщинами довольно долгий период (как после Люды).

И испуганный этим, я поспешил жениться, но неудачно – брак был недолог, хотя мне встретилась очень хорошая девушка, но – я был отравлен страстью ведьмы. Так и после – второй брак – тоже был отмечен отравой – таково было долгое возмездие Эроса.

Первой женой Ефремова была Ксения Свитальская, дочь геолога Николая Игнатьевича Свитальского, вице-президента Академии УССР, расстрелянного в 1937 году. Надо отметить, что большую часть 1932, 1933 и 1934 годов – время первого брака – Ефремов провёл в экспедициях в низовьях Амура и в Забайкалье.

В 1935 году Палеонтологический институт АН СССР вместе со всей Академий наук переехал в Москву. Ефремов как его сотрудник вскоре тоже должен был перебраться в Москву – уже будучи женатым на Елене Дометьевне Конжуковой.

Елена Дометьевна, на шесть лет старше, была уже сложившимся учёным-биологом на момент встречи с Ефремовым, но под его влиянием перешла в палеонтологию, в 1935 году получила степень кандидата биологических наук по совокупности научных работ. В 1936 году родился сын Аллан.

Семья получила квартиру в Москве, в Спасоглинищевском переулке, в доме № 8, куда поселились многие сотрудники ПИНа. Там семья жила до войны, оттуда в 1941 году сначала Конжукова, а затем и Ефремов уехали в Экспедицию особого назначения Наркомата обороны, откуда сразу отправились в эвакуацию. Вернулись они вновь в Москву, в Спасоглинищевский переулок.

Жильцы дома № 8, представителем которых стала Ольга Леонидовна Грачёва, внучка геолога профессора Ивана Александровича Преображенского, ходатайствовали об увековечении памяти Ефремова.

В 2017 году на здании установлена мемориальная доска, выполненная безвозмездно скульптором Иваном Владимировичем Коржевым.

Елена Дометьевна была редкой женщиной. Широко образованная, она интересовалась поэзией Серебряного века, музыкой, как учёный постоянно работала в экспедициях Палеонтологического института. Её образ воплощён в рассказе «Белый Рог».

Вероятно, брак Ефремова с Еленой Дометьевной воспринимался ими как некое товарищество: они работали в одной сфере, поддерживали друг друга как учёные, вместе растили сына. Очевидно, она в целом знала о любовных историях Ефремова. Её отношение характеризует сам Ефремов в письме к Таисии Иосифовне: «Е. Д. сразу стала суровой».

В 1952 году во время первомайской демонстрации Ефремов среди сотрудников института увидел невысокую молодую женщину. Раньше ему не приходилось её встречать: её рабочее место машинистки размещалось в подвальном помещении. Он предложил ей встретиться. Развитие этой истории мы можем проследить с лета 1952 года в первых адресованных ей письмах.

Здесь мы замечаем несоответствие в датах. Рассказ «Последняя богиня», действие которого происходит в Коктебеле, Ефремов датирует пятидесятым годом. В нём он пишет: «Я думал о той на редкость симпатичной маленькой девушке, образ которой, несмотря на разницу в возрасте, тогда казавшуюся мне огромной и невосполнимой, упорно не хотел покидать меня…»

Вероятно, речь идёт именно о Таисии Юхневской. Но встреча с ней состоялась позже. Возможно, автор намеренно сместил события к более раннему сроку.

Оставаясь де-юре мужем Елены Дометьевны, с 1955 года, когда Ефремову пришлось оформить инвалидность, он де-факто жил с Таисией Иосифовной, подолгу снимая дачу и приезжая в Москву ради решения деловых вопросов, связанных с палеонтологией или изданием новых книг.

В начале 1961 года Елена Дометьевна тяжело заболела. Иван Антонович вместе с Таисией Иосифовной самоотверженно ухаживали за ней. Елена Дометьевна умерла в августе 1961 года.

В 1962 году Ефремов зарегистрировал брак с Таисией Иосифовной Юхневской, вместе они получили новую квартиру на улице Губкина. Официально как супруги они прожили десять лет – до смерти Ивана Антоновича. Таисия Иосифовна была и секретарём, и сиделкой, и радушной хозяйкой. Она пережила мужа на сорок семь лет, уйдя из жизни в ноябре 2019 года. Почти полвека она сохраняла в неприкосновенности библиотеку и архив Ефремова, в котором находились среди прочих документов рукопись «Women in my life» и письма, адресованные ей самой.

В этой книге впервые публикуются 25 писем Ефремова, адресованных Таисии Иосифовне, 3 письма о жизни на даче в Абрамцеве, написанных Марии Фёдоровне Лукьяновой, старейшему сотруднику и верному другу, и одна телеграмма, отправленная из Пекина в Москву. Дополняют впечатление три письма Таисии Иосифовны, адресованные Ефремову.

Завершает второй раздел книги фрагмент «Огромные заиндевелые берёзы..». Один текст в двух вариантах был напечатан на отдельном листке. Возможно, он был написан в 1958 году, в феврале, когда Ефремов находился в санатории «Узкое». Это попытка ухватить, запечатлеть в слове ощущение зимы и встречи с любимой женщиной. Отрывок ценен и тем, что текст имеет два варианта: мы можем видеть, как Ефремов работает над словом.

В 1966 году, когда состояние здоровья писателя стало критическим, он составил для Таисии Иосифовны на случай внезапной своей смерти свод советов, касающихся различных практических сторон жизни. Процитируем здесь часть из них:

При переиздании моих книг или переводов – ничего не позволяй сокращать. Издавай только полностью, по уже изданным текстам;

Разошли сразу же последние приветы от меня моим главным корреспондентам – Пачини, Олсону, Рабчевскому, mis. Watson, Ромеру. Кроме двух последних, первым можешь посылать на русском. По-английски (да и по-русски) напиши очень коротенько, буквально две строчки;

Мне бы хотелось, чтобы ты побывала в тех местах, где мы были с тобой, и в тех, где я мечтал побывать с тобой и не смог. Съезди, конечно, в Ленинград и на Карельский, пройдись по Ботаническому саду и Кировским островам¹, посмотри на буддийский храм и на озеро Красавицу.

Съезди в Крым, посмотри на Ай-Петри, погуляй в Никитском саду под нашими любимыми кедрами и секвойями. Съезди в Гурзуф и особенно в Уютное, где генуэзская крепость и Фаютин сад, искупайся в Новом Свете и побывай в Феодосии и за ней до Берегового.

Везде, во всех этих местах, я буду с тобой, потому что мои глаза смотрели на всё это рядом с тобой и большое счастье нашей любви жило здесь вместе с нами.

На пароходе до Астрахани, пожалуй, не езди – это долго, и тебе будет тяжело, но сама Астрахань, где мы были с тобой несколько раз, как и в Горьком.

И ещё, может быть, сумеешь поехать в места, куда мне так хотелось поехать с тобой, но я не смог.

а) По дороге в Крым посети проездом Херсон – походи по центру города в районе прежней гимназии, Еврейской улицы, спустись к порту.

б) Съезди в Среднюю Азию – долети до Фрунзе, оттуда до Рыбачьего на Иссык-Куль и по Иссык-Кулю до Пржевальска. Там я был в 1929 году в хорошие годы моих первых путешествий. Конечно, сюда съезди, если будут деньги, т. е. будут издаваться книги. Поезжай, конечно, не одна – подбери спутника или спутницу помоложе, м. б., со Славкой.

в) Но вот что главное: обязательно (через Союз Писателей) возьми путёвку на Средиземное море. Хорошо бы вокруг всей Европы, но если не получится, то обязательно съезди в Грецию. Пусть тебе помогут в этом все мои друзья. Там я мечтал побывать всю мою жизнь, и будет так хорошо, если это сделаешь ты. Ещё лучше, если маршрут будет вместе с Египтом и Италией. Поклонись от меня заветной Элладе и голубому Средиземному морю. Постарайся, Сюб мой драгоценный!

После рокового 1966 года стараниями жены Иван Антонович прожил ещё шесть лет, за которые успел написать два романа: «Час Быка» и «Таис Афинская». Последний открывается посвящением: «Т. И. Е. – теперь и всегда».

Ефремов на протяжении многих лет лично встречался и переписывался с Анатолием Фёдоровичем Бритиковым, исследователем советской фантастики, сотрудником Ленинградского «Пушкинского Дома» (ИРЛИ АН СССР). Ему адресовано письмо от 18 января 1965 года. Ефремов пишет:

Глубокоуважаемый Анатолий Фёдорович!

Большое Вам спасибо за сведения о Нагродской. Мне, право, совестно отнимать Ваше время, и знал бы я, что Вы сами этим займётесь, я бы не написал Вам этой просьбы. Неужели никто в Институте не занимается русской литературой 10-х годов? Она ведь чрезвычайно интересна по своему кризисному состоянию и спектру мышления. У нас в Ленинской² романы Нагродской раскрадены — ведь библиотеку здорово раскрали в первый год войны, не в пример ленинградцам, — и есть лишь архивные экземпляры, которые не выдаются на дом. Ходить их читать в Музей книги — того дело не стоит. Поэтому, если у Вас эти книги добыть сравнительно просто, я когда-нибудь на свободе попрошу у Вас, скажем, «Гнев Диониса» и «Бронзовую дверь». Меня очень интересует именно эротичность Нагродской, так как я ищу корней современного сексуального «потока» на Западе и считаю это явление социально-психологической закономерностью. А если так, то предшественники и провозвестники, от Пьера Луиса во Франции до нашей Нагродской, — интересны, так как по-своему отражают определённые психосдвиги. Мне надо проверить, действительно ли наша русская эротика здоровее и ближе к древнегреческим традициям, чем западная, унаследовавшая садистическую эротичность Рима³.

Евдокия Аполлоновна Нагродская (1866–1930), дочь Авдотьи Яковлевны Панаевой, стала знаменитой благодаря эротическому (эротическому с точки зрения начала XX века) роману «Гнев Диониса» (1910). Героиня его, писательница, замужняя, но внутренне независимая, от первого лица рассказывает о дорожном приключении, переросшем в страстное влечение. Её возлюбленный, прекрасный, как Дионис, испытывает по отношению к ней болезненную ревность и, узнав, что она беременна от него, требует, чтобы ребёнок принадлежал ему. Евдокия Аполлоновна исследует возникновение и развитие ревности и психологической зависимости, сравнивает спокойную устойчивую любовь-привязанность и внезапную любовь-страсть.

Следующий роман Нагродской «Бронзовая дверь» был запрещён цензурой и вышел в 1913 году под названием «У бронзовой двери» со значительными купюрами.

Ефремов упоминает французского писателя-модерниста Пьера Луиса (1870–1925). Его роман «Афродита – античные нравы» (1896) рисует жизнь праздных богачей и гетер в эпоху поздней Александрии (I век нашей эры), чувственную сторону этой жизни, погрязшей в роскоши и тонких наслаждениях, полную утомлённой тяги к смерти и забывшей, что такое подвиг. В центре внимания – судьба знаменитой гетеры, для которой крайне избыточное чувственное наслаждение перерастает в желание крови и чужих мучений. Неодухотворённый эрос разрушает личность.

Одним из редких персонажей, сохраняющих личность путём добровольной смерти, становится девушка-музыкант Родис. Именно этим именем Ефремов называет главную героиню своего романа «Час Быка».

Как «Звёздные короли» Гамильтона послужили материалом для идейной переработки и выплавлению «Туманности Андромеды», так и роман Пьера Луиса послужил мощным толчком для нового осмысления эроса в «Часе Быка» и «Таис Афинской». Рассказы этой книги – одна из составных частей этого осмысления.

В своих произведениях Ефремов ставит женщину на высоту, не виданную прежде в русской литературе. Благодаря автобиографическим рассказам и письмам автора мы сможем не только точнее проследить линию его жизни, но и увидеть истоки тех женских образов, которые он создал в своих рассказах, повестях и романах «Туманность Андромеды», «Лезвие бритвы», «Час Быка» и «Таис Афинская».

Образы встреченных Ефремовым женщин угадываются в героинях его произведений.

Кунико стала прообразом героини романа «Туманность Андромеды» палеонтолога Миико – девушки с раскосыми глазами и маленьким ртом. Дара Ветер и Миико вместе плавают в море: «С её жёстких смоляных волос скатывались крупные капли, а желтоватое смуглое тело под тонким слоем воды казалось зеленоватым».

Миико, потомок пловцов и ныряльщиков – собирателей жемчуга, прекрасно плавает. Нырнув в глубину возле тёмной, сходящейся аркой скалы, именно Миико обнаруживает на морском дне скульптуру коня.

Символично, что конь за тысячелетия нахождения на морском дне не покрылся ни ракушками, ни тиной, его не тронула коррозия. Образ можно воспринимать как знак того чувства, которое испытывал автор к японской девушке Кунико.

Воспоминания об амазонке – женщине-враче из среднеазиатской больницы, безусловно, нашли своё воплощение в романе «Таис Афинская». Короткая встреча и ночная скачка по степи воплотились в сцене с военачальником Леонтиском и конём Боанергосом (глава восьмая). Таис впервые села на подобного коня:

Восхищённая бегом иноходца, Таис обернулась, чтобы послать улыбку великим знатокам лошадей, и невольно крепче свела колени. Чуткий конь рванулся вперёд так, что афинянка откинулась назад, и ей пришлось на мгновение опереться рукой о круп лошади. Её сильно выступившая грудь как бы слилась в одном устремлении с вытянутой шеей иноходца и прядями длинной гривы. Волна свободно подвязанных чёрных волос заструилась по ветру над развевающимся веером хвостом рыжего коня. Такой навсегда осталась Таис в памяти Леонтиска.

Память о Сахавет воплотилась в четырнадцатой главе «Таис Афинской», в описании танцовщиц храма Эриду:

Из незаметной двери между слонами явились две девушки в одинаковых металлических украшениях на смуглых гладкокожих телах… <…> лица их, неподвижные, как маски, с сильно раскосыми и узкими глазами, короткими носами и широкими полногубыми ртами, были похожи, как у близнецов. Похожими были и тела обеих странного сложения. Узкие плечи, тонкие руки, небольшие, дерзко поднятые груди, тонкий стан. Эта почти девичья хрупкость резко контрастировала с нижней половиной тела – массивной, с широкими и толстыми бёдрами, крепкими ногами, чуть-чуть лишь не переходящей в тяжёлую силу. Из объяснений старшего жреца эллины поняли, что эти девушки – из дальних восточных гор за рекой Песков. В них наиболее ярко выражена двойственность человека: небесно лёгкой верхней половины тела и массивной, исполненной тёмной земной силы нижней.

В рассказе «Вторая Люда» поражает вставная новелла о Катьке-солдатке, которую жестоко оскорбил дед Александр, напоивший её и воспользовавшийся её женской восприимчивостью. И подобное отношение вызывало поддержку и глумливые улыбки мужиков.

Ясное знание подобного отношения к женщине в русской крестьянской глубинке, которую изъездил Ефремов в своих экспедициях, отразилось в романе «Лезвие бритвы» в образе Нюшки – Анны Столяровой, девушки из приволжской деревни, оказавшейся объектом издевательств и насмешек односельчан. Старик-паромщик объясняет это так: «Девка из себя особенная, такая стать нашего брата всегда манит. Чем шкурка красивей, тем охотники хитрей! Самые что ни на есть мастера по бабьему делу гоняться начинают. А молодость зелёная да кровь горячая, закружилась голова в ночку жаркую – и пропала девка, пошла в полюбовницы. Тут уж, что перед ней вились и стелились, в зверей оборотятся, рыло своё покажут. А уж бабьё-то, не дай бог, так срамят, ну прямо в гроб загонят безо всякой жалости!»

В этот же ряд встают издевательства бая и его сыновей над пленницей Зиной-Зейнаб, продажа юной Сахавет старому мужу.

В «Лезвии бритвы» устами Витаркананды Ефремов утверждает:

Женщины всегда страдали больше мужчин. С тех пор как военные государства одержали верх над всеми другими формaми общества, женщину лицемерно славили, а на деле гнали, презирали и угнетали, хотя бы за то, что она лучше, нежнее и открыта природе больше мужчины.

В «Часе Быка» о положении женщин размышляет главная героиня романа Фай Родис: «…благодаря этой самоотверженности, терпению и доброте распускались пышные цветы зла из робких бутонов начальной несдержанности и безволия. Более того, терпение и кротость женщин помогали мужчинам сносить тиранию и несправедливость общественного устройства. Унижаясь и холуйствуя перед вышестоящими, они потом вымещали свой позор на своей семье. Самые деспотические режимы подолгу существовали там, где женщины были наиболее угнетены и безответны: в мусульманских странах древнего мира, в Китае и Африке. Везде, где женщины были превращены в рабочую скотину, воспитанные ими дети оказывались невежественными и отсталыми дикарями».

Драматическая история второй Люды отразилась в романе «Лезвие бритвы», в его индийской части, в образах танцовщицы Тиллоттамы и скульптора Даярама. Главы, посвящённые истории этих героев, явились переработкой отдельного произведения, написанного ранее, в 1954 году, – это «Тамралипта и Тиллоттама», которую Ефремов задумывал как часть большой книги «Краса ненаглядная».

Полное напряжения повествование посвящено возникновению любви и жгучей ревности, которая терзает героя-скульптора, искателя красоты, и заставляет его уединиться в одном из монастырей в Гималаях.

Автор описывает историю жизни и предательства, пережитого Тиллоттамой:

Главный жрец, крупный, ещё не старый человек с жёстким лицом, был знакомым её возлюбленного, и оба мужчины долго беседовали о чём-то в вечер приезда. А ночью, после горячих объятий в скрытом уголке храма, её возлюбленный вышел напиться воды и… исчез. Вместо него к Тиллоттаме вошёл жрец. Он прильнул лицом к коленям обнажённой девушки, как это всегда делал её возлюбленный, и она пылко потянулась к нему. Внезапно Тиллоттама почувствовала обман, но было поздно. Опоясанная сильными руками, точно железной цепью, придавленная тяжёлым костистым телом, она не смогла противиться. Девушка не сразу поняла гнусное предательство своего возлюбленного, но, ошеломлённая, покорно отдавалась бешеной страсти жреца.

Так молодая танцовщица оказалась проданной в храм: «Все новые радости жизни были разрушены одним ударом, от прежних мечтаний ничего не осталось, кроме позора и беспросветной жизни почти в плену, почти рабыней».

Душевная рана, полученная автором в 1927 году, оказалась так глубока, что спустя более чем четверть века он через литературное творчество пытается заново прожить случившееся, выводя свои страдания на уровень осмысления и поиска путей выхода из ситуации. Молодой скульптор, глядя на танцы Тиллоттамы – воплощение его мечты о красоте, понял: «Твоё тело танцует и плачет о несбывшемся».

Автор, глубоко сострадая героине, рисует её чувства: «Вереница ночей, полных яростной страсти, в которых ослабевала, плавилась её воля, притуплялись стремления, когда жадные и презрительные руки овладевали её безупречным телом… Её телом, которое так любил художник, перед которым он склонялся, как перед божеством…Тиллоттама только сейчас почувствовала себя опороченной, ощутила, как трудно найти художнику воплощение своей мечты такой девушке, как она! В порыве безысходного горя девушка распростёрлась на плитах пола, всем сердцем моля, чтобы художник склонился над ней со словами утешения… <…> Но Тамралипта не склонился».

Ефремов-художник изучает этого страшного зверя – ревность, способного погрузить в безысходную пропасть, растерзать человека.

Оказавшись случайным свидетелем страсти жреца и его девадази, художник испытывает мучения. И здесь автор пытается высказать в слове то, что мучило его самого:

Сердце художника заныло от угрюмой тоски – ведь Тиллоттама шла на это добровольно. Никакого сопротивления, нет, больше того – грудь её часто дышала, глаза закатывались в податливой страсти… он просто глупец!

Тамралипта находит путь в общении с мудрецом – ему он говорит, что не может любить Тиллоттаму, но не может и не любить. Учитель говорит скульптору о повязке Майи на глазах души, о необходимости восхождения – и о двойственной сущности человека:

Дхритараштра взял высокий медный кувшин, конусом сужавшийся кверху, поставил на него плоскую чашку, а в чашку положил раскалённый уголь из жаровни.

– Но ты далёк от освобождения, хотя и стоишь на пути, – снова заговорил йог, указав на сооружение из кувшина и чаши, – это строение человеческой души давно известно и выражено священной формулой «Ом мани падме хум». Лотос – это чаша с драгоценным огнём духа в ней… – гуру бросил на уголь щепотку каких-то зёрен. Из чашки взлетело облако ароматного дыма и растворилось в воздухе. – Вот так рождаются, вспыхивают и, исчезая, возносятся вверх высокие помыслы, благородные стремления, порождённые огнём души… А внизу, под лотосом, – он показал на кувшин, – глубокое, очень глубокое и тёмное звериное основание души. Видишь, оно расширяется книзу и крепко прильнуло к земле всем своим дном. Такова душа твоя и любого человека – видишь, как мелка чаша лотоса и как глубок кувшин. Из этого древнего основания идут все тёмные, все неясные, порождённые миллионами лет слепого совершенствования помыслы и движения души. Чем сильнее огонь в чаше духа, тем скорее он очищает, переплавляет эти древние глубины души в своём стремлении ввысь, к совершенству. Но – великий закон двойственности – сильной огонь духа бывает в сильной душе, в которой также очень могучи, очень сильны зовы зверя, власть инстинкта. И если душа далека от освобождения, не прошла на пути столько, чтобы чаша лотоса стала глубокой, вот так, – гуру приложил ладони ребром к краям чаши, – тогда из глубины этой тёмной могучей древней души человека поднимается порой самое неожиданное, но столь сильное, что огонь в чаше не может его переплавить и даже угасает сам!

По совету гуру художник остаётся в монастыре, чтобы подвергнуться испытанию заточением в глубине скалы. Оставшись наедине с собой, Тамралипта переживает всё, что было с ним, и возвышается до понимания чувств и страданий своей возлюбленной. Он со всё возрастающей тревогой ощущает, что ей угрожает опасность. По велению гуру его освобождают, он спасает возлюбленную, и в уединённом доме на берегу океана он лепит с неё статую, проходя путь тантры. Через воплощение мечты о красоте в статуе он освобождается от разрывающей душу ревности.

Так и сам автор – спустя десятилетия возвращаясь к переживаниям юности, он углубляет и высветляет чашу духа через творчество, чтобы поток из недр существа не погасил священного пламени.

Мириам Нургалиева – имя героини рассказа Ефремова «Тень минувшего», опубликованного впервые в 1945 году. Действие происходит в Средней Азии. Автор так вводит девушку в ткань повествования:

Никитин, возвращаясь с позднего заседания, медленно шёл вдоль тихо шепчущего арыка. У домов, под густой листвой деревьев, стало темно.
Прямо перед ним выскользнула из тени аллеи, легко перескочила арык и пошла по дороге девушка в белом платье. Голые загорелые ноги почти сливались с почвой, и от этого казалось, что девушка плывёт по воздуху, не касаясь земли. Толстые тяжёлые косы, резко выделяясь на белой материи, тяжело лежали на её спине и спускались до бёдер своими распушившимися концами.

Палеонтологи собираются на местонахождение костей динозавров, и с ними вместе едет сотрудник Геологического управления:

В слепящем ярком четырёхугольнике двери возник стройный чёрный силуэт, обведённый горящим ореолом по освещённому краю белого платья. Пришедшая слегка наклонилась, вглядываясь в полумрак комнаты, и перед Никитиным мелькнули вчерашние чёрные косы. Так вот о каком геологе говорил секретарь!

В третий раз автор описывает Мириам в пустыне, когда главный герой – руководитель экспедиции Никитин испытывает смятение: воды источника не хватает для жизни экспедиции:

Девушка сидела на камне, подобрав ноги и изогнув тонкий стан. Она держала на коленях раскрытую записную книжку и так глубоко задумалась, что не слыхала приближения Никитина. Тяжёлые косы, казалось, обременяли её склонённую голову, лицо было обращено к туманящей жаркой дали. Весь облик девушки и её поза вдруг поразили палеонтолога соответствием с окружающей природой. Никитин впервые почувствовал, что Мириам – дитя своей страны: он неё веяло спокойной твёрдостью, скрытой под маской внешней покорности.

После этого описания автор делает вывод о человеке и природе Средней Азии: «Идти напролом в страстном порыве нельзя – этот путь не приведёт здесь к цели».

Именно Мириам предлагает способ увеличить количество воды в источнике и тем спасти экспедицию.

Затем Никитин вместе с Мириам исследуют месторождение асфальта и оказываются в закрытой долинке, где стоит полная тишина – и слышна «музыка пустыни»:

Травы звенели и звали заглянуть в глубину природы, говорили о том скрытом, что обычно проходит мимо нашего сознания, притуплённого укоренившимися привычками и лишь в редкие минуты жизни раскрывающегося с настоящей остротой.

Никитин думал о том, что природа безмерно богаче всех наших представлений о ней, но познание её никогда не даётся даром. В тесном общении, в постоянной борьбе с природой человек подходит вплотную к её скрытым тайнам. Но и тогда нужно, чтобы душа была ясной и чистой, подобно тонко настроенному музыкальному инструменту, и она отзовётся на звучание природы…

Однако Никитин вынужден был прервать уединение: «Палеонтолог неловко поднялся на ноги и голосом, показавшимся ему самому грубым, погасил нежные зовы трав: – Пора идти, Мириам!»

И лишь в Москве, в своём кабинете, в ясном, спокойном и простом мире учёного Никитин, раздумывая над загадкой растаявшей тени динозавра, вдруг понимает значение своей потери: «А Мириам… Разве не ушла Мириам из его жизни, не стала таким же исчезнувшим миражом?»

Понимание, желание написать девушке, поехать за ней теперь же приходят в противоречие устойчивостью привычной жизни. В мысленном монологе героя рассказа звучат подлинные чувства автора: «Вот и с Мириам – он опоздал, безнадёжно опоздал сказать ей там, в горах Аркарлы, в долине звенящих трав… А сейчас, чтобы завоевать Мириам, ему нужно все свои помыслы, все силы отдать этому».

И этот порыв сливается с порывом познать тайну образа динозавра, показавшегося в воздухе благодаря солнцу, упавшему на обнажившийся слой древней смолы.
Желание завоевать Мириам окрыляет учёного, придаёт ему сил в раскрытии тайны природы. В этом – кардинальное отличие вектора ефремовской любви: она не разбивает человека, не лишает его сил, напротив – эти силы придаёт. И герой направляет свою не сразу осознанную, но от того не менее сильную страсть на разгадку задачи появления доисторической тени.

Герой отправляется на Русский Север, на Урал, в Восточную Сибирь в поисках мест, где возможно появление подобных смоляных зеркал. Три года уходят на разгадку – и вот фотография динозавра сделана!

Рассказ завершается жизнеутверждающим итогом:

Учёный улыбнулся, быстро набросал текст телеграммы Мириам, извещавшей её о завтрашнем выезде. Уверенность в дальнейшем пути переполняла его радостью. Нет, он не сделал ошибки, не зря потратил годы на трудную борьбу с загадкой природы!

Герой уподобляется рыцарю, совершающему подвиги во имя прекрасной дамы. Но подвиг современного рыцаря – это не война и кровь, а созидание. Это научный, творческий подвиг, который современная женщина может оценить по достоинству. Так тёмная материя страсти трансформируется, поднимая человека к вершинам познания.

Следует подчеркнуть: в русской литературе нет примеров яркой и при том плодотворной страсти. Все они либо трагичны по причине отчуждённости человека от самого себя – ведь насыщающий таких людей романтизм по природе своей тяготеет к смерти («Гранатовый браслет» Куприна), либо трагичны по причине социального отчуждения (Григорий Мелехов и Аксинья). «Тёмные аллеи» Бунина, «Первая любовь» Тургенева и ряд других текстов или сюжетных линий в составе крупных произведений показывают с поразительной проникновенностью магнетизм эроса и… фатальность его бесплодия, принося героям лишь разочарование, бессилие и сломленность. Всё это, увы, типично для нашего общества и имеет главной причиной невежество, проистекающее от табуированности эроса и физической любви. Отсюда бедность языка, описывающего этот важнейший слой жизни, бросание в крайности – от нарочитой выхолощенной стыдливости в развязность и бравирование.

Неоднократно описывал это Мастер, подытоживая свой полувековой поиск, наиболее полно высказавшись в «Часе Быка». Одну из пространных цитат стоит привести полностью, настолько она целостна и всеохватна.

Родис задумалась и сказала:

– Всему причиной сексуальная невоспитанность, порождающая Стрелу Аримана. Кстати, я слыхала про вашу лекцию об эротике Земли. Вы потерпели неудачу даже с врачами, а они должны были быть образованны в этом отношении.

– Да, жаль, – погрустнела Эвиза, – мне хотелось показать им власть над желанием, не приводящую к утрате сексуальных ощущений, а наоборот, к высотам страсти. Насколько она ярче и сильнее, если не волочиться на ее поводке. Но что можно сделать, если у них, как говорила мне Чеди, всего одно слово для любви – для физического соединения и еще десяток слов, считающихся бранью. И это о любви, для
которой в языке Земли множество слов, не знаю сколько.

– Более пятисот, – ответила не задумываясь Родис, – триста – отмечающих оттенки страсти, и около полутора тысяч – описывающих человеческую красоту. А здесь, в книгах Торманса, я не нашла ничего, кроме убогих попыток описать, например, прекрасную любимую их бедным языком. Все получаются похожими, утрачивается поэзия, ощущение тупится монотонными повторениями. Олигархи (конечно, через своих образованных приспешников) отчаянно борются за сокрытие от людей их духовных способностей и связанных с этим великих сил человеческой природы. Точно так же они стараются умалить и обесценить физическую красоту, чтобы рядовой человек ни в чем не мог считать себя лучше или выше правителей. Их ученые слуги всегда готовы оболгать, отрицая духовные силы, и осмеять красоту.

В античное время Европы и Ближнего Востока, средневековой Индии, – продолжала Родис, – физическая любовь переплеталась с религией, философией, обрядностью. Затем последовала реакция: Темные Века, превознесение религии и отвергание, подавление сексуальности. Новая реакция – и в ЭРМ возродилась примитивная эротика с отмиранием религиозности, на более слабой физической основе. Не получилось, как в прежние времена, мощного взлета чувств. Этот период – последний в существовании капиталистических отношений в обществах Земли – дополнительно охарактеризовался утилитаризмом. Эротика, и политика, и наука – все рассматривалось с точки зрения материальной пользы и денег... Утилитаризм неизменно приводил к ограниченности чувств, а не только мышления. Вот почему тормансианам нужно сперва восстановить нормальное ощущение мира. Только потом они будут способны на подлинную эротику.

Воспоминания о встречах с женщинами, призванные продемонстрировать возможность осветления тёмных глубин человеческого естества, опасностей и преодолений половой любви стоит особняком в русской литературе, подобно тому как исключительна роль Ефремова в развитие русской словесности в других областях – описании далёкого космоса и возможных форм жизни, геологического пейзажа родной планеты, введении на роль сопровождающего безличного персонажа художественного произведения творческой мысли в её становлении и развитии («приключения мысли»).

Могучая первобытная сила, заключённая в здоровом человеке, прорвётся наружу всё равно, ибо она и есть сама земная жизнь, но будет только искривлена доминирующими культурными установками. В этом плане не случаен глубокий интерес Ефремова к восточным любовным трактатам, структурирующим и направляющим эту энергию, дающим ей выразиться облагороженно и оплодотворить духовные чаяния, а также к эллинским представлениям о калокагатии и институту гетер, не имеющим аналогов в западном мире.

Конечно, для автора это был весьма непростой путь, ведь поиск необходимой формы самовыражения тут отнюдь не литературен, но рождён самой живой жизнью, реальными отношениями, рождающимися спонтанно и поставленными в самые причудливые и сложные условия. Свидетельства его поразительны и лишний раз показывают нерушимые основания запечатлённого им позже в художественном слове. Ефремов знал жизнь от и до, во всех её проявлениях, всегда можно быть уверенным: его слово произросло из глубокого понимания сути вещей и процессов, а не является маниловской грёзой оторванного от обыденной жизни профессора, специалиста по ископаемым ящерам.

Ивана Антоновича всегда интересовала и притягивала красота во всех её проявлениях. Красота в целом как наивысшая мера целесообразности и красота женская как наиболее выразительная, волнующая и рождающая любовь. Понять секрет, вызывающий в человеке чувство прекрасного, сподвигающий на поступок с большой буквы, вдохновляющий на неустанное творчество, – важнейшая сторона его размышлений и устремлений.

Автобиографические рассказы о женщинах – гимн красоте и любви. Гимн в древнем, ещё античном значении этого слова – как обращение к высочайшему, находящемуся в мире божественного совершенства. В мире людей совершенства нет, но есть отблески его, подобно вспышкам бликующих отражений. Концентрируя эти блики, Ефремов фокусировал их в световые столпы мудрого осознания и лазерные лучи диалектических формулировок, понимая мудрость как наилучшее сочетание разума и чувств. Стремление понять удивительные встречи, дарованные ему судьбой, наполняет отточенное повествование. Автор много, где был и очень много что видел. Его состояния и переживания, конечно, трудно понять современному городскому жителю, лишённому общения с грандиозными силами природы, лишённому уединения, необходимого для размышлений, да и самих размышлений, включающих в себя ландшафты неисчерпаемого многокрасочного мира, где каждая отдельная частица есть одновременно волна.

Многолетний труд-поиск в условиях на краю сил (вспомним ефремовскую констатацию: высшее счастье всегда на краю сил!), требующий неимоверного слитного напряжения тела, души и интеллекта, выявил, выточил, словно друзу кристалла, удивительный ефремовский дух. Дух, для которого красота женщины в известной мере противостояла красоте чисто природной, так как была одушевлённой, действующей, чувствующей. Человек – часть природы, но глубокое чувство и разум – то, что преодолевает природные циклы. И чисто природная, инстинктивная тяга к женщине недаром трансформируется в светлое чувство любви и неизменной благодарности. Вспомним восхищённое определение статуи Тиллоттамы безвестным индийским ценителем: заря на цветке или цветок на заре, но несомненная заря!

Ефремов давал женщинам очень много – зёрна красоты, которые он собирал, вываивал во встреченных им женщинах, пытался переоткрыть и сообщал им через танец любви. За то они его и любили. Отношение это изначально было не потребительское (чему свидетельством, например, игра в Гарун-аль-Рашида, после перенесённая в «Лезвие бритвы»), он помнил про всё и про всех, пытался заклясть в слове переживание реальности необычайного и тем – сохранить и охранить свою память. Значит – сделать достоянием всех людей, о чём и писал, показывая осознанность своей работы.

Иван Антонович чётко отделял похоть от страсти, понимал самую насущную необходимость для каждого человека понимать эти моменты и практически прикладывать их. Мерилом ответственности тогда становится качество духа, готовность к саморефлексии и пониманию того, на каком месте во внутреннем космосе ты находишься в данный момент, что тобой движет в том или ином порыве. Необходимо понимать, что корни ефремовской антропологии лежат именно здесь. Отсюда и великая правда его персонажей, полных чувственной силы, исключительного здоровья, но не ограниченных этим, ибо если ты не растёшь внутренне, духовно, то и не сможешь достойно распорядиться здоровьем и чувственностью. Невозможно получить высшее наслаждение без подключения высшего регистра. Ефремов своим примером ясно показывает выбор: чёрная дыра биологии или тело как ножны духа.

С самого раннего возраста он познавал те тончайшие переходы, которые для большинства в лучшем случае являются недоступной грёзой, но которые и составляют важнейшую часть изначальной осевой природы человека и вехи перспективных путей его становления. Традиционная формальная мораль прежних закрытых сообществ на одной стороне, холодный пресыщенный биологизм, неизбежно приводящий к цинизму и апатии, – на другой стороне. Ефремов шёл высшей колесницей, превозмогающей монотонное качание маятника, показывая этим пример возможностей реальной жизни.

История поисков любви и глубокая благодарность ко всем женщинам, встретившимся, пусть и мимолётно, на этом пути, стремление запечатлеть для других свой опыт – вот основная интенция рассказов, то, что двигало Ефремовым при их написании.

---

^* В сокращении опубликовано в книге: Иван Ефремов. Мои женщины. – М.: Издатель Юхневская С. А., 2022. С. 5–25.
¹ В 1934 году Крестовскому, Каменному и Елагину островам в Невской дельте и располагающимся на них парку и стадиону было присвоено имя С. М. Кирова.
² Имеется в виду Библиотека им. В. И. Ленина, Москва.
³ Переписка Ивана Антоновича Ефремова / Автор составитель О. А. Ерёмина. – М.: «Вече», 2016. С. 556.