ИВАН ЕФРЕМОВ. КОСМИЧЕСКИЙ МНОГОГРАННИК

Я сейчас поняла, что должна записать это, чтобы не сгинуло, не пропало.

Сначала предисловие.

В эти дни я дочитываю прежде не издававшиеся рассказы Ивана Антоновича Ефремова, раскрывшие его мне с новой и неожиданной стороны. Я уже несколько лет назад делала музыкальную среду о нём и о музыке Медникова по его романам, читала вариант этой лекции на заседании Астро-Луги. Готовясь к ней, я прослушала и прочитала множество материалов о Ефремове, глубже вникла в его биографию и черты личности. Гуру, философ, поклонник и исследователь красоты, учёный, создавший новую тогда науку – тафономию, романтик и мечтатель, копатель и путешественник по непроходимым, труднейшим маршрутам, геолог и палеонтолог... Это всё мы знаем. Немного Индиана Джонс, особенно на Дальнем Востоке в 1924-м. О нём можно говорить бесконечно. «Матёрый человечище», словно из эпохи Возрождения, существо мощи и необъятности необыкновенной.

Первое, что я у него прочитала, был «Час Быка», и было мне тогда 12 лет. Момент формирования мировоззрения. Как удачно и вовремя пришла ко мне эта книга! На десятилетия стала настольной, читаемой каждый день, с любого места, и сделала меня тем, кто я есть.

Музыка, красота, поэзия, танец, йога, медитация, разные страны и культуры, глубина постижения жизни на разных уровнях, социология, философия, история, Индия и Тибет, Эллада и Египет, космос. Космос, конечно, прежде всего. Потому что это было во мне и до Ефремова.

Шли годы, другие книги и люди, опыт горький и радостный. Примерно в 1994 году я узнала, что могила Ефремова находится в Комарово, с которым у меня связаны детские воспоминания – провела там на даче лето после второго класса. Потом с изумлением узнала, что родился он в Вырице – а там я бывала каждое лето на другой даче в течение многих лет.

И вот сейчас я расскажу то самое, что не должно пропасть, потому что и так в памяти растворилась добрая половина того, что тогда произошло.

Сразу, как услышала про кладбище в Комарово, я поехала туда вдвоём с подругой, коллегой по йоге. Но на само кладбище идти она не захотела, ушла гулять к заливу, и я пошла на встречу с Учителем одна. Как это и должно быть.

Будний день, лето, полное безлюдье. Я уже знала, что надо искать чёрный многогранник, копию тех пустынных многогранников, которые Ефремов встречал в своих экспедициях в Монголии, в Гоби. Не сразу, но нашла его среди пышных и скромных могил знаменитых и простых людей этого особенного кладбища. На большой плите серого гранита-габбро, лежащей горизонтально, установлен тот самый чёрный многогранник из лабрадора с радужными искрами, сияющими из глубины камня. Чёрная глыба обсидиана – как подставка под свечи – в ногах.

Я села на деревянную скамеечку у могилы и среди разных мыслей и ощущений поймала себя на печали от того, что такой космического масштаба человек, вернее, его тело, истлевает теперь в этой сыроватой земле. И тут я услышала голоса. Подняла голову и заметила троих людей, что медленно шли среди могил. Небольшого роста женщина лет, наверное, шестидесяти и двое молодых, девушка и юноша лет по двадцать пять – тридцать. Женщина показалась мне местной жительницей по двум причинам. Одета она была совсем просто: ситцевый цветастый сарафанчик с тонкими бретельками, почти шнурками, небрежно завязанными на плечах, и потрепанные полукеды. Так одеваются, когда выходят работать к себе на огород. И вторая примета: она рассказывала своим молодым спутникам о людях, чьи могилы были у них на пути, так, словно знала их при жизни. Говорила она языком совершенно чистым, выдававшем в ней человека образованного и интеллигентного. Молодые же, явно приехавшие из города, внимательно её слушали. Они подошли к могиле Ефремова. Женщина остановилась со словами: «А вот Иван Антонович», словно сюда они и шли. И я, сидя на скамеечке, стала невольным свидетелем её рассказа. На совершенно пустом кладбище старая знакомая и ученица Ефремова пришла к его могиле в тот самый час, когда я сидела там в одиночестве, впервые приехав к Учителю, и рассказывала о нём, словно специально для меня.

Я уже не помню всего. Но я должна записать то, что осталось в памяти, чтобы и это не растаяло в небытии.

Женщина говорила о том, что училась на переводчика и послала свои переводы с английского Ивану Антоновичу (кажется, её родители дружили с ним). Он прислал ответ с подробным разбором её работы, важными и доброжелательными советами и позже рекомендовал их издательству. С этого началась её переводческая и литературная судьба. И потом она многие годы переписывалась с ним.

Рассказала о его последнем письме к ней, где Иван Антонович говорил, что, наверное, в этот раз не перенесёт возвращения своей болезни. И пояснила, что в одной из экспедиций (мне смутно помнится, что либо в Монголии, либо в другой южной пустыне – в Казахстане, Киргизии) он заразился какой-то непонятной болезнью, которая возвращалась к нему каждые пять лет и, даже отступая, с каждым разом забирала всё больше сил и остатков здоровья. По словам этой женщины, как мне запомнилось, Иван Антонович каким-то образом связывал эту болезнь с таким пустынным многогранником. Магическим и таинственным, по его мнению, камнем.

Она говорила о том, что Иван Антонович был невероятно интересным человеком. О том, какой он был физически большой и сильный. Упоминала его сына Аллана, с которым, кажется, тоже была знакома. Я не помню больше никаких подробностей, кроме огромной теплоты и уважения, с какими она говорила о Ефремове.

И вдруг произнесла: «А вы знаете, ведь его здесь нет. Прах развеян над Чёрным морем!» Так я услышала тогда, или мне послышалось (я не уверена, что правильно запомнила, где именно был развеян прах). И в этот момент я испытала восторг: свободен, до конца свободен, никакого разлагающегося трупа в земле! (На днях я прочитала где-то, что прах его, по завещанию, «был развеян в Гималаях», в другом источнике – что «вдова развеяла прах в Индии». Это прекрасно. Только так он и мог завещать. Где же еще, как не в Гималаях! Где летели по ветру молитвенные кони-лунгта и медитировали мудрецы-монахи и скульптор Даярам из «Лезвия бритвы». Где неподалёку, в Тибете, впервые соединил Прямым лучом Землю с планетой красных людей опыт, преодолевший ограничение скорости света, в «Туманности Андромеды»!)¹

А потом женщина обернулась ко мне и спросила: «Вы знали его?» Я молча покачала головой. Он ушёл в свой полёт к звёздам в тот самый год, когда я узнала о нём, впервые прочитала его книгу. Но, конечно, я знала его! Я знаю его. Он мой первый духовный Учитель. Как сказано в Агни-Йоге: «Цепь Учителей сияет во Вселенной. Добавь свою жемчужину!» В этой цепи одна тоненькая ниточка – моя. Не знаю, жемчужина ли. Но вот Медников и его «Звёздные острова» по романам Ефремова «Час Быка» и «Туманность Андромеды» – несомненная жемчужина, и она сияет!

И с ним связана следующая часть этой необыкновенной истории.

Я уже упоминала йогу. Я – ученица Шри Рамакришны. Позже – практикующий буддист. В 1997 году я участвовала в курсе интегральной йоги, демонстрировала хатху. На курсе учился Виктор Медников – педагог, композитор, пионер компьютерной музыки в стране, классически образованный музыкант. Он учился у меня йоге, я у него – вокалу и музыке вообще. Глубина знания музыки в теории и на практике, в разных традициях, тонкая чувствительность, медитативность и духовная высота его музыкального постижения оказались мне чрезвычайно близки. Искра между нами проскочила сразу. А когда выяснилось, что и он считает Ефремова своим Учителем…

В наше первое свидание мы поехали в Комарово, к Ефремову. Такое же теплое летнее безлюдье, та же скамеечка. Я рассказала о том, как в прошлый раз Учитель послал мне привет из своей Сияющей Пустоты. Тишина, негромкие августовские птицы, блики солнца в радужных переливах лабрадора. И аромат. Чего-то неведомого. Никогда ни до, ни после такого запаха я не встречала. Приятный. Ни на что ни похожий. Неопределимый. Как будто дымок неведомых благовоний.

Мне в тот момент стало совершенно очевидно, что мы соединены с Медниковым для большой цели, не нами определённой, но радостной для нас обоих. Присутствие и благословение Учителя струилось и через этот таинственный аромат, и через уплотнившееся пространство. Я спросила: «Кто я?» Думала, Медников ответит, что Чеди. Между нами был немалый разрыв в годах. Но он внезапно для меня сказал: «Фай». И потом называл меня Фай, Фаюшка. Я вот только несколько дней назад узнала, что Таисия Иосифовна Ефремова, последняя любовь Ивана Антоновича, та, кому посвящена «Таис Афинская», – это она Фай. А в самых первых письмах к ней он просил разрешения называть её Таис. И звал Фаюта. Таис и Фай – это одно и то же имя. А мы с Медниковым ничего такого тогда не знали. А знали только, что я – Фай, а он – Гриф Рифт.

А потом у меня окончился отпуск, и я уехала. И мы жили целый год в разных городах. Каждый день писали друг другу письма. Бумажные письма, которые надо было доставать из почтового ящика в подъезде. И любовь, напряжённая разлукой до предела, сгустила пространство до такой степени, что оттуда возникли стихи – у меня, и «Звёздные острова» и «Тадж-Махал» – у Медникова.

Теперь и Медников отправился в звездолёте прямого луча в свое звёздное путешествие. А я читаю нечитанное прежде у Ефремова, восхищаюсь, и смеюсь, и плачу. Цепь Учителей сияет во Вселенной, и жемчужины падают из космоса в доверчивые ладони, стоит только подставить их с чистым и радостным сердцем.

06.07.2024.

---

¹Со слов Таисии Иосифовны, прах был разделён на три части; часть Т.И. опустила в Коринфском заливе с парома; часть удалось благодаря знакомым лётчикам развеять над Иссык-Кулем (не зря И.А. сопоставлял себя с Пржевальским); третья часть похоронена в Комарово. – Комментарий биографа И.А.Е. Ольги Ерёминой.


Фото автора.