Иван Ефремов и Русский Север

По рассказам И. А. Ефремова «Women in my life»¹

О. А. Ерёмина

1. Три рассказа

Иван Антонович Ефремов как палеонтолог, сотрудник Академии наук СССР, два раза приезжал с экспедициями на Русский Север. В 1927 году он побывал на реках Ветлуге и Шарженьге, где обнаружил местонахождение стегоцефалов. В 1928 году он вновь отправился на те же реки, чтобы добыть палеонтологический материал. В 1930 году Ефремов является участником Урало-Двинской геологической экспедиции, но проходил ли он при этом Двинскими маршрутами, мы не знаем.

В 2022 году, спустя 50 лет после смерти писателя, вышла книга его «Мои женщины», которая включила в себя цикл из четырнадцати рассказов «Women in my life» и письма, обращённые к жене – Таисии Иосифовне Ефремовой. Главная тема рассказов – воспитание культуры половых отношений. Они автобиографичны и насыщены огромным количеством сведений о культурных реалиях, о нравах и особенностях времени.

Героиней рассказа «Е.П.М. 1926» является студентка ЛГУ, родина которой – город Никольск, ныне центр Никольского района Вологодской области. В конце этого рассказа автор повествует, как он приезжает в 1927 году в Никольск, чтобы через него добраться до местонахождения на реке Шарженьге.

В этом же рассказе упоминаются закадычные приятели автора, студенты ЛГУ – «муж и жена вятичи² со станции Свеча – Тиша (Тихон) и Маша – оба с ФОНа – факультета общественных наук, филологи, будущие школьные учителя русского языка»³.

Ещё в одном рассказе – «Вторая Люда. 1927» автор вспоминает разговор с рабочими его экспедиции в деревне Вахнево на берегу Шарженьги.

Действие рассказа ««Старуха». 1927» происходит в Лальске на реке Лале. Ныне это посёлок городского типа в Лузском районе Кировской области, до 1927 года он имел статус города и являлся центом Лальского района. До революции город входил в состав Устюжского уезда Вологодской губернии.

В этом материале я предлагаю сосредоточить внимание на географических и социокультурных аспектах, которые освещает автор в названных рассказах.

2. Маршруты

В начале рассказа «Е.П.М. 1926» Ефремов пишет о первой встрече с героиней в поезде из Ростова-на-Дону в Ленинград:

Девушка мне нравилась, и я, видимо, рассказывал хорошо, потому что слушала она с редким вниманием. Позднее я узнал, что для неё, родившейся и выросшей в Никольске – крошечном северном городке, где люди вырастали и умирали, не увидев железной дороги (я потом встречал таких даже учителей в Никольске, Устюге, Кичменгском городке год и два спустя⁴), такой путешествующий мальчишка должен был показаться невесть каким героем, чуть ли не странствующим рыцарем⁵.

В финале этого же рассказа автор говорит:

Верный обещанию, я не увиделся с Е.П.М. больше, но судьба ещё раз свела нас поздней весной 1927 года, когда я неожиданно проезжал на почтовом через город Никольск, родину Е.П.М.

Я знал, что она уехала туда ещё в апреле, знал адрес (через Тихона) и не мог удержаться, чтобы не зайти к ней. Я застиг девушку в большом пустом доме (родителей почему-то не было – не помню, что она мне сказала).

Мы очень немного поговорили, потом я посадил её на свой тарантас, и она немного проводила меня за город (я ехал в Вахнево на р. Шарженьге), пела свои любимые старые романсы. Из них помню «Дорогой длинною, погодой лунною…» и «Ты едешь пьяная, ты едешь бледная…». Потом мы расстались на повороте.

Увлечённый раскопками, первым большим успехом в открытом местонахождении стегоцефалов в Большой Слудке на Ветлуге и деревне Вахнево на Шарженьге, я был совершенно счастлив…⁶

Об этой же экспедиции упоминается в рассказе «Вторая Люда. 1927»:

Я снова пережил врезавшийся мне в память эпизод из экспедиции этого года.
Я побывал на Севере, где открыл неслыханные ранее местонахождения древнейших земноводных, хотя вся поездка заняла полтора месяца. Академия Наук ассигновала мне щедрую сумму в двести рублей⁷.

Дольше всего я пробыл в большой деревне Вахнево, недалеко от Великого Устюга, – кондовой, хозяйственной северной деревне, с большими высокими избами, с могутными мужиками и всем укладом жизни, не изменившимся со времён Ивана Грозного. Я взял нескольких рабочих, и мы заложили раскопку на высоком берегу реки Шарженги, у мельницы, поодаль от деревни⁸.

В фотоархиве И. А. Ефремова есть фотографии экспедиции 1928 года, где исследователь запечатлён на фоне оползня у Захарово на речном обрыве, рядом с ним ещё один человек. В подписи указано, что это краевед П. П. Чегодаев.

Рассказ ««Старуха». 1927» открывается такими словами:

Небольшая история о «старухе».
В 1927 году я ездил в свою вторую в жизни очень успешную палеонтологическую экспедицию – на Север, где открыл местонахождение стегоцефалов. Самый далёкий маршрут в конце экспедиции был недолгий, я уже закончил раскопки (всего ассигнований было 1200 руб.). Мой поход на реку Лузу в урочище Чёрный Бор, где также были выходы пермфауны. Я ехал на лошадях по маршруту Коржа – Лальск – станция Луза и застрял на несколько дней в Лальске из-за проливных дождей, ливших неделю без перерыва⁹.

Из приведённых цитат мы видим, что экспедиция 1927 года состояла из нескольких маршрутов:

– на реку Ветлугу: д. Большая Слудка, ныне относится к Шарьинскому району, Костромская обл. (добираться было удобнее всего из Нижнего Новгорода по железной дороге до Котельнича, а затем до станции Шарья, оттуда вниз по течению Ветлуги водой около 30 км);

– на реку Шарженьгу: г. Великий Устюг – с. Кичменгский Городок – г. Никольск – д. Вахнево, ныне относится к сельскому поселению Никольское, Вологодская обл.;

– на реку Лузу: с. Коржа (ныне пос. Коржинский, муниципальный район Прилузский, Республика Коми) – урочище Чёрный Бор (возможно, возле д. Боровица, где в Лузу впадает река Боровица) – Лальск – ст. Луза.

Вероятнее всего, из Вахнева Ефремов вернулся в Великий Устюг. А вот как он попал оттуда в посёлок Коржинский – вопрос. Единственный возможный путь – водой по реке Лузе.

Со станции Луза Ефремов мог отправиться вновь в Великий Устюг, где находились образцы, взятые в предыдущих маршрутах, чтобы отправить эти образцы водой до Котласа, а там по железной дороге в Ленинград.

Ефремов упоминает две железнодорожные станции – Луза (ж/д Котлас-Юрья) и Свеча (ж/д Котельнич – Мантурово) и следующие пункты: Великий Устюг; Кичменгский Городок; Никольск; Вахнево; Лальск.

Местонахождение лабиринтодонтов у деревни Вахнево стало научной сенсацией. Позже Ефремов совместно с А. П. Быстровым препаровал и описал лабиринтодонтов. В 1945 году за эту работу авторам была присуждена премия им. А. А. Борисяка, а в 1957 году авторы получили почётный диплом лондонского Линнеевского общества.

3. Домá

Автор обращает внимание на дома жителей Русского Севера.

В Никольске Е.П.М. живёт в большом доме.

Деревня Вахнево в Никольском районе (повторю цитату) – кондовая, хозяйственная северная деревня, «с большими высокими избами, с могутными мужиками и всем укладом жизни, не изменившимся со времён Ивана Грозного».

В Лальске Ефремову из-за дождей пришлось провести неделю. Он пишет:

Ямщик отвёз меня в дом, где он обычно останавливался, – старинный дом бывшего шорника. В Лальске – крохотном (тогда) городишке никакого квартирного кризиса не было, и дом был в полном владении вдовы шорника, устроившей в его огромном дворе нечто вроде склада для приезжавших знакомых ямщиков и тем промышлявшей.

Дом был большой, двухэтажный (собственно, со светёлкой наверху, как обычно на севере), за высокими гладкими воротами¹⁰.

Внизу была кухня, за печкой – жильё хозяйки и клетушка для племянницы «плюс необитаемая, но украшенная фикусами и дорожками горница» ¹¹.

Под двором подразумевается крытый двор северного дома.

И Никольск, и Лальск удалены от железной дороги и в целом от цивилизации. Многие жители даже ни разу не видели поезда. Однако молодая девушка из Никольска в начале двадцатых годов уезжает в Петроград, чтобы окончить университет и вернуться «учительствовать» в родной город, а в доме вдовы шорника обнаруживается комплект «Нивы» – самого популярного иллюстрированного русского еженедельного журнала для семейного чтения. «Нива» издавалась с 1869 по 1918 год. Её страницы имели сквозную нумерацию для последующей брошюровки годовых комплектов. Твёрдые обложки для этого высылались редакцией. Шорник в Лальске был человеком, выписывавшим «Ниву». Там же, где хранилась «Нива», напротив светёлки, на шкафах лежали «старые псалтыри».

Эти детали говорят об исконной образованности некоторых жителей.

4. Женщины

В фокусе внимания Ефремова – женщины, которые встретились ему на жизненном пути.

Вот как описывает автор Е.П.М., увиденную им впервые в вагоне IV класса, верхние полки которого образовывали сплошные нары для четырёх человек:

Рядом с Машей лежала девушка в простом тёмно-синем платье, но облегавшем такую фигуру, что мне она сразу бросилась в глаза, хотя я и далеко не был знаком в те юные годы, но уже инстинктивно как-то узнавал, что есть красота тела, и уже знал многое из опыта или музеев.

Девушка не была красивой – у неё было широкое монгольского склада лицо с высокими, дугой, удивлёнными бровями, широковатым ртом и задорным курносым носиком. Всё это было бы пикантным при чёрных волосах, глазах и смуглой коже, но как раз наоборот, светлые льняные волосы, светло-голубые глаза и очень белая кожа образовали смешение северного с монгольским, приводя к утрате выразительности. Мы познакомились – она оказалась давней приятельницей, вернее, землячкой моих друзей – из города Никольска Вологодской области, с явной примесью северорусских и, очевидно, зырянских кровей. Назову её правильными инициалами Е.П.М., но не больше, весьма вероятно, что она ещё жива.

<…> Когда я спросил, сколько ей лет (она показалась мне очень юной), и получил ответ – 23 года – я удивился, на что Тихон резонно возразил – разве такое тело взрастишь раньше-то? Она с 1903 года!!!¹²

У Е.П.М. в родном городе – жених, 4 года она учится в столичном городе и хранит верность жениху, хотя ей очень нравится Иван. Иван на 5 лет моложе, это воспринимается девушкой как значительное препятствие для отношений. После нескольких месяцев дружбы Е.П.М. просит героя о расставании. Иван исчезает надолго, но позже девушка сама его находит и не может удержаться от близости. Однако срок её обучения заканчивается, и она возвращается в Никольск.

Вдова шорника в Лальске описана автором так:

Хозяйка – очень строгая, как сказал ямщик, показалась мне (тогда мне было 20 лет¹³) неказистой старухой с выступающими скулами, лицом с морщинами (на мой взгляд), в тёмном, монашеского вида платке (в доме было ещё много икон). Ко мне она отнеслась приветливо, поместила в верхнюю светёлку, кормила (всё за плату, конечно) и согласилась, чтобы я прожил у неё несколько дней, пока установится погода для исследования отложений из глин у самого уровня воды – нужно было, чтобы породы более или менее высохли.

Дома я отдыхал, разговаривал с хозяйкой, удивлялся её грудному чистому голосу, оживлённому блеску глаз. В доме никого, кроме её племянницы – тощей белобровой скучной девочки, не было. Дочка хозяйки была замужем за железнодорожником на станции Луза, как она мне рассказала¹⁴.

Ефремов подчёркивает в обеих женщинах выступающие скулы – примесь зырянской крови.

Хозяйка встала на табуретку, чтобы достать журналы, тянулась наверх, передавала герою «ветхие коробки», которые он складывал на полу:

Нагибаясь и поднимаясь, я как-то внимательно посмотрел на её ноги и поразился. Как ни юнец я был тогда, но безупречная красота её стройных ног с гладкой юной кожей была мне понятна и заставила залюбоваться.

…Хозяйка, покосившись на меня, потянулась ещё выше и, пошатнувшись, ступила на край табуретки, которая поехала назад. Я мгновенно подхватил женщину под бёдра, а другой рукой за талию, чтобы не дать ей упасть назад, от меня. Она инстинктивно ухватилась за мою шею и прижалась ко мне грудью. Я коснулся её груди лицом, с новым изумлением чувствуя, что её грудь твёрдая, как не у всякой девчонки, талия тонка, а бёдра крепки и круты.¹⁵

Мы видим, что и у Е.П.М., и у вдовы шорника, и у Катьки-солдатки (о которой речь ниже) – замечательные фигуры. Конечно, это связано с необходимостью выполнять разного рода физическую работу, с тренированностью мышц, но не меньшую роль, как мне кажется, играет генетическая особенность местных жительниц.

Хозяйка спрашивает героя, сколько ему лет, и узнав, что он вровень с её дочкой, усмехается:

…я, чуть покраснев, опустил глаза перед её особенным, пристальным, непроницаемым, но мне казалось – насмешливым взглядом.

Лишь потом я сообразил, когда она сказала, что вышла замуж в 18 лет, что ей 39 и никак не больше сорока, но это ведь «старуха» для двадцатилетнего, особенно когда её лицо было с морщинами от нелёгкой жизни, широкие скулы – признак зырянской крови – и чёрные волосы несколько ещё старили её, а неприметная одежда северной крестьянки скрывала её великолепную фигуру (теперь-то я знаю, что, если соответственно одеться и причесаться, она могла бы пользоваться успехом и не у таких, как я – случайных встречных, а опытных знатоков)¹⁶.

Герой принял шутливый вызов, брошенный ему женщиной, всерьёз и в свою очередь сам позвал её прийти ночью. И строгая вдова шорника пришла. Автор говорит:

За четыре дождливых дня хозяйка совершенно изменилась. Я слышал, как она пела внизу, в то время как я валялся, отдыхая от ночных «трудов», читая всё ту же «Ниву». <…>

Под некрасивой одеждой и суровым, попорченным жизнью (очевидно – несладкой!) лицом оказалось прекрасное тело, полное неизжитой, совсем ещё юной страсти. Я встречался уже и со страстью, и с красотой лица и тела и, тем более, с юностью в самом полном смысле этого слова. Но и желание в ответ на яростную отдачу себя с её стороны, очарованье прекрасного тела, какое было впору самой лучшей девушке в расцвете «красоты дьявола» – всё это сделало своё дело, и дождливая неделя прошла, оставив навсегда очарованье женской любви в светлом сумраке пасмурной северной ночи, с беззаботностью и полнотой двадцатилетней перелётной птицы.

Позже я понял, что ей-то было куда труднее, и сообразил, что означала фраза, сказанная с полными слёз глазами: «Быть беде – разбудил ты меня поздновато»¹⁷.

Мы понимаем сейчас, что женщина в сорок лет способна чувствовать гораздо богаче и тоньше, чем молодая девушка, что жизнь не должна заканчиваться с рождением детей и заботой об их воспитании.

Однако в наше время – я имею в виду первые десятилетия XXI века – маятник явно двинулся в противоположную сторону, и обществу, видимо, ещё долго предстоит искать гармонию между долгом и потребностью в физической близости.

5. Отношение к женщине

Ефремов подчёркивает верность Е.П.М. своему жениху в течение четырёх лет учёбы в Ленинграде. Подчёркивает, что вдова шорника в Лальске – «строгая» в отношении мужчин. Патриархальный быт заставлял женщину быть сдержанной, аскетичной в отношении физической любви, что отчасти проявлялось в одежде, скрывающей особенности фигуры. Если же поведение женщины оказывалось иным, оно возбуждало в мужчинах, с одной стороны, страсть и желание использовать возможность, с другой – презрение.

В рассказе «Вторая Люба» вставной новеллой даётся история, которая отчасти отсылает нас к началу романа «Лезвие бритвы», к образу Анны (приведу её полностью):

Однажды мимо нас по тропке быстро прошла красивая молодая баба, резко выделявшаяся чернотой своих волос среди белобрысого населения Вахнева. Один из моих рабочих, кудрявый молодой парень, засвистел, и меня поразило испуганное и ненавидящее выражение, с каким женщина оглянулась на нас и заспешила дальше, семеня маленькими босыми ногами по неровно убитой тропинке.

– Ишь ты, как порскнула, – раскатился смехом парень, – а то что-то на тебя поглядывала, – кивнул он в мою сторону.

– Ну и что? – удивился я.

– Вот ещё, это ведь Катька-солдатка, поблядок. Вот дед Александер тебе расскажет, как он её отделал!

Дед, высокий и сильный красавец-старик с белоснежной бородой и кудрями как у сказочного богатыря, не заставил себя просить. И так все дни наших раскопок он забавлял нас побасёнками и разными смешными историями. Он рассказал, что Катька – она промышляет «этим самым», и ею охотно пользуются, потому как огонь-баба, и я, старик, и то, мол, распалился да согрешил с ней пару раз, – «знаешь, как поддаёт, самый квелый и то заершится!» «Попробуй, пойди вечерком, не нахвалишься, так угодит передком».

И далее дед рассказал дикую историю, за которую я возненавидел этого внешне красивого старика. Они сговорились с каким-то Егором как следует подпоить солдатку каким-то особо забористым пойлом. Ну, и напоили почти что до бесчувствия.
И старик, подмигивая, захихикал, а парни заржали в буквальном смысле этого слова.

– Ну и что? – нетерпеливо спросил я, желая кончить скорее рассказ, так как я терпеть не могу так называемые мужские разговоры о бабах (хотя и женские тоже, кажется, не лучше!).

– Ну, она, Катька-то, всякое сопротивление потеряла, а от охоты не отошла. Мы с Егором стащили с неё сарафан, рубашку задрали на голову, стала она голая, точно ведьма. Ну и катали её попеременке, а она знай поддает, да только ох да ах! Устали, да, и она вроде уснула, что ли, даже рубашку не оправила. Я присел к столу, выпил ещё, поглядел на неё – лежит как есть нагая, ладная сама, тело плотное, чистое. Титьки сколько ни мяли ей, а всё точно у девки стоят. И тут я смекнул, дай, думаю, проучу тебя. Егору мигнул, сам на соседний двор, с телеги снял ведерко с дёгтем и с мазницей и назад. Подошёл к Катьке, вижу, что ещё от хмеля в себя не пришла, взял её за титьки. Она закинулась во хмелю, а я тогда за самое место рукой стал тискать, она ноги то и развела. Я окунул мазницу в ведерко да её по голым ляшкам, а потом по животу, да шире ей ноги раскрыл и воткнул ей с дёгтем, как есть. Она состонала, вроде мужика принимает... Ну, я говорю Егору, дело сделано, пошли скорее! Так ведь почитай два месяца потом её не было видно – куда-то к сродникам уехала.

– А потом?

– Сюда завернулась, дом, земля, куда же денешься.

– Ты понимаешь, дед, что сделал мерзость? Это же только самый паршивый человек так может поступить! Что она вам сделала?

– Молод ещё ругаться на старика, хоть и инженер, а мало понимаешь! Знал бы – не рассказывал.

– Да уж я знал бы – не слушал, – сказал я, с отвращением глядя на старика, и разразился, казалось мне, красноречивой филиппикой в защиту солдатки и женщины вообще, но скоро убедился, что они ничего не понимают, что красота для них ничего не значит – они её просто не видят (хотя и ценят каким-то смутным инстинктом), а в отношении к женщине они просто животные.

Я не знаю, как там они в духовной любви, но страсти я у них не увидел – это была обыкновенная похоть самцов, удовлетворив которую, они презирали тех, кто дал им это удовлетворение. И женщины тоже считали это в порядке вещей и тоже зверились на несчастную солдатку, наделённую даром страсти.
Не знаю почему, а эта история глубоко запала мне в память, вероятно, от силы возмущения – так грубо и гнусно эта история противоречила тому, что я сам думал о половой любви¹⁸.

«Красивая молодая баба», Катька-солдатка в 1927 году – каков социальный статус этой женщины?

Солдаткой называли женщину, муж которой был пострижен в солдаты. Допустим, муж Катерины участвовал в Первой мировой войне. В указанном году женщине могло быть около тридцати лет. Если деревенские продолжают называть её солдаткой, а не вдовой, значит, муж не погиб. Но раз она живёт одна, то он и не вернулся.

Перед нами одинокая женщина в статусе официально замужней, но живущей без мужа. Вероятнее всего, она и не имеет возможности узнать, жив ли муж на самом деле. Может, он давно погиб или умер от тифа, но документы отсутствуют. Одинокая женщина испытывает естественную потребность в близости.

Катерина черноволосая и резко отличается этим от светловолосого населения деревни. Вероятно, она взята в эту деревню замуж из другой местности. Это подтверждает фраза старика о том, что Катерина после надругательства над ней «куда-то к сродникам уехала». Однако женщина была вынуждена вернуться: дом и земля – «куда же денешься».

Дом и земля держат чрезвычайно крепко. Для деревенского населения был характерен страх оказаться в незнакомом месте, изменить свою жизнь, который стал сильнее страха позора. На мужчин она смотрит испуганно и ненавидяще. Искорёженное, исковерканное чувство тела, любви – плата, которую платит за эту историю вся деревня. Не только Катерина, но и другие женщины при этом боятся подобного позора и будут зажимать себя, загонять свои чувства и ощущения, не давать им возможности выразиться.

Старик, хвастаясь, рассказывает, по сути, про групповое изнасилование с надругательством, и молодые мужики при этом ржут – яркая характеристика дикости нравов. Особенно важно помнить об этом сейчас, когда патриархальные отношения русской деревни безоговорочно идеализируются.

Е.П.М. возвращалась в Никольск, где её ждал жених. Но при последней встрече с ней автор никак не упоминает о том, что она вышла замуж. Вероятно, после отношений с героем брак с женихом стал невозможен, а в ситуации, когда от невесты требовалось быть девственницей, иначе позор, не мог состояться в принципе.

Ясно, что и Евдокия – вдова шорника в Лальске была вынуждена никак не проявлять свою женственность, ввести её, так сказать, в летаргический сон. То, что она ясно осознаёт происходящее с ней, показывает её прощальная фраза: «Быть беде – разбудил ты меня поздновато».

Разбуженная, раскрытая чувственность делает женщину счастливой – но она же требует излияния, выхода. А в ситуации закрытого социума с постоянными пересудами и сплетнями возможный выход из узких рамок социального статуса строгой вдовы становится буквально опасным.

В других рассказах цикла Ефремов описывает женщин, живущих в разных культурах, в разных частях страны (в Ленинграде, на Дальнем Востоке, в Забайкалье, в Средней Азии), в мире¹⁹ – женщины эти подвергаются унижению именно в сфере половой любви, где они наиболее уязвимы, и это вызывает протест автора. Герой Ефремова стремился женщин, которые ему встречались, поднять своей любовью. Катерине, героине одноимённого рассказа, он говорит: «…я, если уж целую женщину, так чем больше целую, тем больше уважаю»²⁰. Катерина же на прощанье произносит: «Никогда раньше не мыслила, что это дело может быть таким… – она помедлила в поисках слов, – ясным и горячим, будто в огне горишь и не сгораешь, а чище делаешься».

В наше время, когда реалии дореволюционной России совершенно забыты, когда идёт идеализация русской деревни, очень важно понимать, в каком положении находилась женщина, вольно или невольно выразившая свои предпочтения. Яркой характеристикой этому является приведённая выше вставная новелла.

В качестве дополнения процитирую фрагмент из рассказа художника Константина Алексеевича Коровина «Дом честной» (книга «Константин Коровин вспоминает…»²¹). Коровин построил себе дом в деревне Охотино, на берегу реки Нерль, недалеко от железнодорожный станции Итларь (Ярославская ж/д). Там он подолгу живал, охотился, общался с местными жителями, о которых рассказывает с большой любовью, но ничего не приукрашивая.

В рассказе говорится, как героя вёз на старую мельницу Иван Васильевич Баторин, «человек хороший, рассудительный, серьезный, так сказать, настоящий крестьянин. Семейство большое, трое сыновей и трое дочерей. Сам он старший был в семье». По пути герои разговорились. Далее привожу цитату без купюр:

— Верно, я-то неграмотный, а вот этот-то человек, что встречный, Павел этот — ах, скажу вам — грамотный, но беду дому нашему сделал вот какую! Сестру мою через него в молодости в землю отдали. Вот какой человек. Глядеть-то тихий, а лиходей. Вот, — продолжал он, у нас в деревне, по осени повадные вечером собираются в избе — парни, девки. Ну — и танцы, гармонь, пряники, угощения. Моя сестра на возрасте, семнадцати годов. И она на повадные ходит, как и все прочие. Но вот отец Павла посылает сватьёв. Значит, за Павла сестру мою прочат. Да Павлово дело крестьянское слабо. Он всё больше по станции да по службе норовит. Не крестьянин он. Лошадь плохая, коровы нет, хозяйства нет настоящего. Значит — отказ. И просватали её в Покров за вдовца, человека крепкого, молодого ещё, двадцати шести годов, богатого крестьянина. Всё как надо, свадьбу сыграли богатую. Гостей что было!.. А через ночь одну он и подъезжает к дому нашему тройкой и входит с женой-то в дом к нам. Мы все обедаем. Вошёл, перекрестился, за руку её берет, ставит посреди горницы и говорит: «Берите её себе, — говорит, — мне такой в жены не надо. Она порчена». Сел на тройку и уехал… В эту ночь-то у нас крыльцо всё дёгтем крашено, прямо вся деревня видит. Понять надоть, чего тут! И кто той чести рад. Спасибо этому-то, что встретили! Вот этому-то тихому крестьянину, грамотному.
Он задумался.

— Ну вот, значит, дом наш бесчестный. Деревня знает. К колодцу сёстрам пойти нельзя воды взять. Смеются. Ночью парни стучат в окно, приговаривают: «Выходи, милашка Аннушка, погулять». Ну что тут, похабство одно! Она, значит, сознаётся нам. А дальше что?.. Первый бил отец, потом я, братья. Мать не хотела, уходила в сарай, плакала. Ну, били. Крепка была сестра Анна! Вот, Кинстинтин Лисеич, вот и посейчас слёзы из глаз идут. Она, сердяга, мне говорит: «Ваня, чего ты, бей меня по сердцу, по голове, скорей кончусь. Братец, не бей по грудям!» И вот, били-месяц, другой. Крепка была. Наконец, кровь пошла у ней горлом. Легла и стонать зачала. Видно, скоро конец. Не били уже больше. Померла через две недели — сама, значит, по себе. Соборовали. Прощения просила, поцеловалась со всеми: «Простите, — говорит, — горе вам принесла, не зная того».

— Вы — убийцы! — сказал я.

— А-а, да… Убивцы, да. Да нет! Ну а сестры, а вся деревня? Ведь ежели это так, то надо допущать. Тогда что? Честь-то дому какая? Эх, убивцы! Вон он, убивца-то, пошёл — тихой. Уби-ив-цы… тоже вы скажете… А как же жить в этаком обмане? Дураком все его крестить кругом будут. А он-то, прохожий с карьера, Павел, прямо в лицо смеяться будет. Да, убивцы! А сестры что? Кто возьмёт их в дом в жены-то себе? Этаких-то? А дети-то чьи пойдут в этаком разе? Чьё дитя-то? — повернулся ко мне Иван Васильевич и глядел на меня. — Убивцы, говоришь? А что ты делать должон с эдакой-то? Что ей дом твой, муж, отец, на что? Какой совет мужу от её или радость жисти какая? Какая вера ей, какая правда от её? Не-ет! Этаких правильному крестьянину не надоть. Он её правильно отдал, ему не надоть такой. Чего, чего! Последнее дело — чести нет, шабаш. На эвтом весь дом держится, да и всё.

— Да ведь он брал ёе, Павел-то, посылал к вам сватов. Вы ведь отказали?

— Чего ж он? Бери её, уводи, венчайся. Нет, он тоже свадьбу править хотел с нами. Ровней быть. А он кто такой — матыга! Как же это до венца невесту в полюбовницы определять, где же тут венец честной? Ну-ка, скажи! Пропала сестра Анна.

Иван Васильевич снял картуз, перекрестился, сказав: «Прости ей, господи, а нам простить никак невозможно. Дом честной дороже жисти».

* * *
В 1915 году я заехал в дом крестьянина Баторина. В доме я застал Екатерину, мать семьи Баториных. Состарившаяся Екатерина Ивановна стряпала на столе в избе творожники. Увидав меня, она ласково обрадовалась:

— Здравствуй, родной Кинстинтин Лисеич, как бог милует? Все ли здоровы?

— Где же Иван Васильевич? — спрашиваю я.

— Тоже на войне. Вот Григорий радость принес: убили на войне, за землю постоял, за нас, родимый. Убили. Пишут письмо-то полчане: на штыках повис у их, с лошади сняли. Конногвардейский он был.

Катерина вытерла нос фартуком и ушла за печку. Я молчал. Выйдя из-за печки с заплаканными глазами, сказала, обратись ко мне:

— Убили ништо — за честь, а вот жалко мне Анну-то, дочь. — Катерина заплакала. — Пошто сгибла?

— Что же ты, Катерина, — говорю я, — не защитила? Отправила бы её.

— Да как? Ведь две-то дочери. Ещё ведь их замуж надо отдавать. Теперь отдали хорошо, уж внучата есть. А то, поди, кто возьмёт? А ему-то. Павлу, я сто двадцать рублев давала, что за жисть скопила тихонько. А он туда-сюда! Говорит, мало! Слабый он. Ах, горе! Кажинную ночь во сне Аннушку вижу. И венец на ней смертный. Ну вот как заря утреня — пунцовый.

Мы видим, что такое поведение крестьянской общины (отказаться от «порченой» девушки, измазать в знак позора дёгтем крыльцо или ворота) и семьи (забить до смерти «порченую») воспринимается жителями и даже самой девушкой как нормальное. Женщина полностью лишена права выбора, она не воспринимается обществом как личность, но лишь как орудие труда и средство воспроизводства, продолжения рода.

Хрестоматийным примером подобного отношения в среде купечества являются пьесы Н. А. Островского «Бесприданница» и «Гроза».

Об этом важно помнить, чтобы трезво относиться к прошлому.

6. Романсы

Е.П.М., провожая героя из Никольска на раскопки в Вахнево, пела романсы. «Из них помню «Дорогой длинною, погодой лунною…» и «Ты едешь пьяная, ты едешь бледная…» – пишет Ефремов, называя романсы «старыми».

Старыми их можно считать, если брать за точку отсчёта время, когда писался соответствующий рассказ, – середину 50-х годов. В 1927 году эти романсы были не старыми, а самыми что ни на есть новыми и модным, героиня выучила их, живя в городе.

Первый романс был написан композитором Борисом Ивановичем Фоминым на стихи Константина Николаевича Подревского, их творческое сотрудничество началось в 1923 году. Первая запись романса на грампластинку была сделана Александром Николаевичем Вертинским в 1926 году.
Оригинальный текст романса таков:

Ехали на тройке с бубенцами,
А вдали мелькали огоньки.
Эх, когда бы мне теперь за вами,
Душу бы развеять от тоски!

Припев:
Дорогой длинною, да ночкой лунною,
Да с песней той, что в даль летит, звеня,
Да со старинною, да семиструнною,
Что по ночам так мучила меня.

Да, выходит, пели мы задаром.
Понапрасну ночь за ночью жгли.
Если мы покончили со старым,
Так и ночи эти отошли!

Припев.

В даль иную — новыми путями —
Ехать нам судьбою суждено!
Ехали на тройке с бубенцами,
Да теперь проехали давно.

Припев.

Никому теперь уж не нужна я,
И любви былой не воротить,
Коль порвётся жизнь моя больная,
Вы меня везите хоронить.

Припев.

Как видим, текст романса переплетается с любовной историей, случившейся между Е.П.М. и автором, а слова «Никому теперь уж не нужна я, / И любви былой не воротить…» героиня могла ассоциировать с собой.

Текст второго романса – в оригинальном названии «Ты едешь пьяная и очень бледная…» написан юной поэтессой Натальей Юлиановной Поплавской, которая умерла во второй половине 20-х годов. В романсе идёт речь о супружеской измене, звучат такие слова:

Пусть муж обманутый и равнодушный
Жену покорную в столовой ждет.
Любовник знает – она, послушная,
Молясь и плача, опять придет.

И этот сюжет тоже перекликается с историей живой Е.П.М., которая обещала быть верной жениху, но не устояла перед страстью.

Следовательно, упоминание этих романсов в контексте рассказа – не просто этнографичекая деталь. Романсы эти в середине XX века были на слуху, они являются психологической деталью, характеризующей состояние героини.

Февраль 2023.

---

¹ Здесь и далее указание на страницы даётся по книге: Ефремов И. А. Мои женщины: Рассказы. Письма. – М.: «Издатель Юхневская С. А.», 2022.
² Вятичи – здесь: жители Вятского края.
³ C. 88.
⁴ Эта фраза указывает на названные выше экспедиции 1927 и 1928 годов.
⁵ C. 89–90.
⁶ C. 107–108.
⁷ Ниже говорится о сумме в 1200 рублей. Вероятно, это ошибка, и сумма в 200 рублей верная. На экспедицию на гору Большое Богдо Ефремову было выделено 50 рублей (с. 106). Так что 200 рублей – это действительно щедро без кавычек.
⁸ С. 155. На современных картах река именуется Шарженьга, далее употребляется это название.
⁹ C.111.
¹⁰ C. 112.
¹¹ C. 115.
¹² C. 88–89.
¹³ И. И. Ефремов родился в 1908 году, следовательно, в 1927 году ему было 19 лет.
¹⁴ C. 112.
¹⁵ C. 113.
¹⁶ C. 115.
¹⁷ C. 120.
¹⁸ C. 155–157.
¹⁹ Ефремов в одном из писем упоминает фильм «Женщины востока» (1959, Италия), состоящий из шести новелл. Новеллы рассказывают о драматической судьбе женщин Египта, Непала, Малайской Федерации, Гонг Конга, Японии и Таиланда.
²⁰ C. 287.
²¹ https://www.4italka.ru/dokumentalnaya_literatura_main/biografii_i_memuaryi/399001/fulltext.htm