Иван Ефремов, Эрих Фромм, Евгений Богат,
Антуан де Сент-Экзюпери – об опыте любви к человеку

«Чтобы увидеть высокое небо (ноосферу) человек должен был его создать. А создавая, он учился видеть». Точно так же век за веком «человек учился видеть человека. Именно в любви открывалось великое «ты», бесконечная ценность человеческой личности, радость растворения, радость милосердия и умаления себя ради того, кого любишь. Любовь учила тому, что обрело потом самостоятельную силу. В ней рождались ценности, без которых не было бы культуры».

Евгений Богат

Всё начинается с любви.
Твердят: вначале было слово.
А я провозглашаю снова:
Всё начинается с любви.

Всё начинается с любви:
И озаренье, и работа.
Глаза цветов, глаза ребёнка –
Всё начинается с любви.
/…/
Весна шепнёт тебе: «Живи!…» –
И ты от шёпота качнёшься.
И выпрямишься. И начнёшься.
Всё начинается с любви…

Роберт Рождественский

Я уверена, что будущее нашего мира тесно связано с умением человека любить. Любить другого человека, любить мир, неотъемлемой частью которого все мы являемся, любить самого себя (здесь я имею в виду не эгоистическое себялюбие, а умение понимать и принимать себя – ведь именно с этого начинается умение понимать и принимать других).

 Идея этого доклада возникла у меня в момент чтения переписки Ивана Ефремова. В одном из писем Иван Антонович делится опытом осмысления любви, человеческих отношений со своим более молодым товарищем.

Из письма И.А.Ефремова – Е.Трофименко:

«...Теперь немного о женщинах. Мне кажется, Вы делаете частую среди молодых мужчин ошибку – подавай вам идеал, а ежели не встретите такую (на самом деле, встретить – очень мало шансов, куда легче ошибиться, приняв мираж за идеал), то начинаются стоны, что, мол, так и не найду себе подруги. А ведь по-настоящему сильный человек рассуждает не так – нет идеала, так я создам его! И действительно, очень многое в женщине зависит от мужчины (как, впрочем, и наоборот). Женщина даст не то, чем она обладает, а то, что мужчина сумеет от нее взять. Так сумейте взять! И заставьте её любовью, лаской, убеждением проявить скрытое в ней, развейте, усильте, утоньшите это – вот тогда Вы настоящий мужчина и возлюбленный.* А то ведь, будь такой, как я хочу, а почему собственно? Если она не знает иных путей, и Вы не можете ей это показать? На кого пенять? Самое удобное – на неё, а на деле Вы же сами виноваты».

  Подчеркну основную мысль, которую Иван Ефремов выразил, быть может, в чуть жестковатой форме: надо не искать идеал (обычно поиски такого идеала заканчиваются чередой разочарований в людях) – надо в человеке, который рядом с тобой, увидеть подлинную глубину и помочь ему взрастить, развить, утоньшить и углубить его лучшие качества. В том числе и те, которые ещё не проявлены в нём, и мы видим их только в потенциале – любящим взглядом. Видим, условно говоря, ту искру божию, которая в каждом человеке есть.

Выдающийся мыслитель прошлого столетия Эрих Фромм, философ, социолог и психолог, основатель гуманистического психоанализа (который упоминается Ефремовым в «Часе Быка» как «Эрф Ром») в книге «Искусство любить» писал о том, что для многих людей проблема любви «есть проблема её объекта, а не способности любить. Люди считают, что любить просто; трудно найти подходящий объект, чтобы любить его или быть им любимым». В своей книге Эрих Фромм предлагает задаться вопросом: «А является ли любовь искусством? Если да, то она требует знания и усилия. Или, может быть, любовь – это приятное чувство, испытать которое – дело случая, нечто такое, что выпадает человеку в случае удачи?» Сам Фромм отвечает на свой вопрос однозначно: «Да, любить – это искусство, которому нужно учиться». Если сконцентрировать суть того, что пишет о любви Фромм, то получится следующее.

  Любовь – это переживание глубокого слияния, единения с другим человеком, с миром и людьми, в котором человек, становясь частью единого, остаётся целостной и независимой, развивающейся и самореализующейся личностью. Но этого мало. Любовь – это акт созидательной воли, активная творческая сила и энергия, направленная на заботу о любимом, на развитие и улучшение того, кого или что мы любим. Она невозможна без знания любимого человека, уважения к целостности и уникальности его личности, без ответственности и заботы. 

     Любовь – одна из форм человеческого самовыражения, раскрытия всех возможных и невозможных способностей и одновременно – высшая зрелая форма человеческого отношения к человеку, активное ответственное действие.

     И дальше я буду говорить именно об этой, плодотворной любви, не рассматривая сейчас разного рода симбиотические привязанности, в которых люди становятся несвободными, болезненно зависимыми друг от друга, теряют свою целостность, стремятся к тому, чтобы управлять другими или быть управляемыми. Не буду говорить о проявлениях эгоизма, нарциссизма, садизма, мазохизма в человеческих отношениях.

     Вернёмся к письму Ефремова. Читая его строки о любви сильного человека (сильного – значит духовно зрелого, с доминированием созидательного начала, а не «способного порабощать слабых») и вспоминая Эриха Фромма, я думала о том, что Иван Ефремов в своём письме простыми словами объясняет то, о чём более углублённо и подробно размышляет другой мыслитель-гуманист XX века Евгений Михайлович Богат в главе «Аскеза любви» своей книги «Вечный человек». Но прежде чем дать ему слово, необходимо представить его, ибо имя Богата сейчас известно немногим.

     Евгений Богат – философ и эссеист 60–80-х годов, которого современники называли мастером нравственно-философской литературы. Его книги, практически не переиздававшиеся с 70–80-х гг., становятся сейчас уже библиографической редкостью. Они  путешествуют из рук в руки в узком кругу счастливчиков, выискиваются по букинистическим сайтам и магазинам, дарятся друзьям и близким – потому что такие книги хочется дарить, на таких книгах хочется воспитывать своих детей.

 Встретившись однажды с творчеством этого  писателя, так и идёшь с ним об руку всю жизнь. Как и с героями его очерков и эссе – Эдуардом Гольдернессом и Василием Чекрыгиным, Елизаветой Кузьминой-Караваевой и Анной Франк, Рембрандтом и Сократом, и многими другими людьми, широко известными или безвестными широким массам, людьми, жизнь которых была не просто жизнью, но – духовным бытием (пусть и скромным, неброским порой).

 Уникальность книг Богата в том, что у автора – редкий талант сочетать простоту живого, богатого, пластично-осязаемого языка с глубиной погружения в философски непростые, полемически острые, всегда волновавшие человечество вопросы и темы – о нравственном выборе и тех ценностях, что делают человека человеком, о понимании между людьми и новых формах человеческого общения, о жизни искусства как истории человеческого духа, без знания и понимания которой невозможно двигаться дальше. Главный герой книг Богата – человек, утверждающий «повседневный гуманизм». Именно такой вид гуманизма, по убеждению автора, «становится всё более земным и всё более, в сущности, возвышенным. Он охватывает не только жизнь общества в целом, но и сосредотачивается на отдельной человеческой жизни. Мы всё отчётливее понимаем: духовные ценности могут и должны формировать характер человека не только в ситуациях огромных потрясений, но и в будничной, повседневной, казалось бы, неприметной жизни. И лишь при этом условии человек и перед лицом великих потрясений останется в полном смысле слова человеком».

 Жанр, который выбрал для общения с читателем этот богато одарённый, немало повидавший и немало осмысливший человек – не художественная литература, а – публицистика, эссеистика, диалог с читателем. В одной из книг для подростков – «Узнавание» – Евгений Михайлович объясняет, чем привлёк его именно этот жанр: «Эссе в переводе с французского означает «опыты». Это опыт чувств и размышлений писателя, выраженный не в образах и отношениях героев, как в романах, повестях и рассказах, а непосредственно, открыто –  в непринуждённом общении с читателем. В эссе два героя, и оба существуют реально: автор и его собеседник. Смысл повествования в том, чтобы родились и развились между ними серьёзные, увлекательные отношения. Эссе – это совместный живой поиск истины». И поиск получается действительно совместным и живым. Евгений Богат, работы которого печатались в  «Литературной газете», получал огромное количество писем в ответ на свои эссе. В сотворчестве, в полемике с читателем, в совместных поисках, в живом диалоге рождались новые статьи и книги – и снова вызывали отклик в сердцах.

 Слово Евгению Богату, который продолжит и углубит мысль Ивана Ефремова:

«О том, кто любит, говорят иногда, что новое состояние души делает для него окружающий мир нереальным. Мне кажется, точ­нее было бы утверждать, что этот человек видит в окружающем его мире новые реальности. Более того, по степени точности ощущения этих новых реаль­ностей можно судить, действительно ли человек любит…»

  Давно и прочно стала общим местом мысль о том, что в любви неизбежна идеализация. Именно идеализация, «то есть то, что любимый человек кажется нам телесно и духовно лучше, совершеннее, чем он есть на самом деле». Кажется – до поры. А потом приходит разочарование.

«Да, любящий видит в любимом то, чего не видят окружающие их, «не ослеплённые любовью» люди. Они видят уголь, он — ал­маз; они — «ничего особенного», он — чудо из чудес. <…>

Но может быть, то, что мы, нисколько уже не задумываясь, на­зываем «идеализацией в любви», на самом деле  не идеализация, а нечто иное, несравненно более содержательное и реальное? Может быть, любящий видит единственную, высшую истину о человеке? Это истина о самом ценном и самом лучшем, что в нем заключено. Но заключено как возможность. И тот, кто его полю­бит, видит её явственно, выпукло, будто бы она уже и не возмож­ность, а реальность.

   В этом чудо любви. Уголь перестраивается в алмаз, но он и останется им надолго, навсегда, если его огранивать, а не пассив­но им любоваться. Если за радостью узнавания последует радость  труда.

Человечество за века — особенно успела в этом церковь — соз­дало аскезу нелюбви, но нет АСКЕЗЫ ЛЮБВИ, той, что учила бы, как сохранить навсегда увиденное в любимом человеке однаж­ды... <…>  Для того чтобы создать эту аскезу, надо, по-моему, в первую очередь отрешиться от одного опасного заблуждения. Речь идет о традиции рассматривать любовь как нечто, относящееся, безус­ловно, к области стихийного и бессознательного, чем управлять кощунственно, да и невозможно. Она сама по себе рождается, она сама по себе уходит. Высшим выражением пафоса иррациональ­ной мощи любви — в литературе и искусстве — была Кармен.

…Удобнее, легче, даже, пожалуй, радостнее воспринимать любовь в образе Кармен — шалой и вольной, не ведающей, что будет с ней завтра. Формула об идеализации любви, вероятно, и родилась как естественное оправдание радости, которую мы не можем удержать дольше, чем она сама хочет быть с нами.

Но если то, что мы видим в любимом человеке, не очарова­тельная мимолетность, а высшая истина о нем, реальная возмож­ность рождения подлинного алмаза, а мы, наслаждаясь идеализацией, не удержим навсегда увиденное однажды, то не ожидает ли (и не только нас, но и мир!) действительная утрата?

Хорошо известно, что делает ваятель, когда узнает в косной материи любимый образ,— работает. Отношение сознательного и бессознательного в этой работе не установить ни одному матема­тику, но ясно одно: цель поставлена сознательно.

Нет, вероятно, и двух любящих, которые бы видели что-то со­вершенно одинаковое в тех, кого они любят. Любому открывается в любимом нечто особенное, единственное, от­вечающее потребностям именно его души. Что ни любовь, то но­вая истина. Но, несмотря на разнообразие, «относительность» этих истин, существует и нечто абсолютное, объединя­ющее их.

Петрарка в соответствии с терминологией четырнадцатого века назвал этот абсолют «отблеском божественной красоты». Мы на языке нашего века и нашего общества назовем его бесконеч­ной   ценностью  человеческой  личности.

Нравственный труд по воссозданию и развитию этой ценности в любимом существе и должен составлять содер­жание аскезы любви. А совершен он может быть только сознатель­ным усилием. Аскеза — отказ от себя, отречение. Аскеза любви — тоже. Из состояния «для себя» человек должен перейти в состоя­ние — «для тебя», перенести центр личного существования из «я» в «ты». Истинная любовь — духовное материнство; раскры­вается оно в вынашивании лучших частей души любимого чело­века, они вынашиваются с материнской самоотверженностью и материнским терпением. Именно тут и ожидает нас чудо. Чтобы понять его, надо осознать любовь как творчество — творчество лучшего, что заложено в любимом.

Но ведь одна из самых замечательных особенностей творчества в том и состоит, что меняются, рождаясь заново, не только полотно или камень, но и сам художник. К творчеству в любви это относится особенно. Потому что в нём и «субъект» и «объект» живые, и понять, кто же «субъект», а кто «объект», невозмож­но: оба они, если любят, духовно работают, воссоздавая лучшее, что заложено в любимом.

 За радостью узнавания — радость труда, за радостью труда – радость рождения. Человек будто бы отказывается от себя, но при этом ничего не теряет, а только выигрывает. А точнее, он теряет себя частичного, а выигрывает себя целостного. Он рождается заново как личность, в которую вошел не только еще один человеческий мир, но и весь космос. Разрушаются пере­городки эгоизма, обособленности, раскрывается новая емкость мировосприятия».

Важным качеством этой новой ёмкости мировосприятия является переживание и понимание того, что любовь – это не локальное чувство, возникающее к конкретному человеку, лишь на него направленное и лишь им исчерпывающееся. Не привязанность и не зависимость от него. Любовь – это внутреннее состояние, которое наполняет человека, – состояние созидательного, открытого (т.е. не отчуждённого), заботливого отношения к миру, единения с ним. Любимый человек может пробудить в нас это состояние, актуализировать его, открыть, как ключ открывает дверь. Но оно охватывает не только человека, которого мы любим, но и других людей, и мир в целом. Оно определяет наше отношение к жизни.

Дополню последние строки Богата строчками Фромма и Ефремова.

«Любовь никогда не ограничена одним человеком. Если я могу любить только одного человека и никого больше, если моя любовь к одному человеку ещё сильнее отчуждает и отделяет меня от моих ближних, я могу быть привязан к этому человеку любым количеством способов, но я не люблю. Если могу сказать: «Я люблю тебя», я говорю: «Я люблю в тебе всё человечество, всё живое; я люблю в тебе и себя». (Фромм)

«Не буду тебя уверять, что в тебе – вся жизнь. Нет, как бы я ни любил тебя, мне надо, кроме тебя, ещё много, так же как и тебе, помимо меня. Иначе что ж – мир как комната, и всё, что в этой комнате, вырастет, словно в кошмаре, до чудовищно преувеличенных размеров!»  (Ефремов, «Лезвие бритвы», Гирин – Симе).

И снова обратимся к переписке Ивана Ефремова:

«Вы вот в общем правильно говорите, – пишет он другому молодому адресату, Борису Устименко, – что человек, особенно девушка (потому что мы девушку ставим на пьедестал),  быстро исчерпывается при близком знакомстве. Но не забывайте, это значит — исчерпана не только девушка, но  и  Вы  также.  Вы  уже не даете и не находите нового, а повторяете объятия  и  поцелуи  —  они  ведь  быстро кончатся!»

Там, где нет активного творческого действия, нет умения отдавать и создавать, там, где душа не трудится и одаривает, а пассивно потребляет, начинается энтропия, возникает скука и чувство неудовлетворённости отношениями, близким человеком.

  Здесь я хочу вплести ещё один звучный голос, вспомнить строки Антуана де Сент-Экзюпери, которые явно перекликаются и с этим, и с первым отрывком из переписки Ефремова, с мыслями Богата и Фромма:

«Нет любви про запас, любовь – труд сердца. Любовь не подарок от прелестного личика, безмятежность не подарок от прелестного пейзажа, любовь – итог преодолённой тобой высоты. Ты превозмог гору и живёшь теперь в небесах.

Знать о любви и узнать любовь – разные вещи. Обманывается тот, кто, блуждая по жизни, мечтает сдаться в плен; краткие вспышки страсти научили его любить волнение сердца, он ищет великую страсть, которая зажжёт его на всю жизнь. Но скуден его дух, мал пригорок, на который он взбирается, жалка победа, так откуда взяться великой страсти?

Вне пути и восхождения ничего не существует. Стоит остановиться, как тебя одолевает скука, потому что пейзажу больше нечего рассказать, и тогда ты бросаешь женщину, хотя надо было бы выбросить тебя.

Я сам должен одарить совершенством любимую, пусть даже она далека от совершенства».

А дальше он пишет: «Любить меня – значит вместе со мной трудиться».
Эта концентрированная формула возвращает нас к словам из «Часа Быка»: «...любовь у нас только в совместном пути.  Иначе это лишь физическая страсть,  которая реализуется и проходит, исполнив свое назначение» (Ефремов).

Созвучие в восприятии любви великими мыслителями XX века, имена и идеи которых звучат сегодня как точки опоры гуманизма, говорит само за себя. Чтобы яснее услышать эти голоса, обратитесь к написанным этими людьми книгам.

Закончить выступление мне хотелось бы двумя цитатами. Первая – Ивана Ефремова из «Лезвия бритвы». Вторая – Евгения Богата из книги «…Что движет солнце и светила» (название – строка из «Божественной комедии» Данте, в которой пропущено первое слово – «Любовь…») – книги, построенной на основе переписки любящих людей разных эпох, людей, для которых любовь была «не утехой и не бытом, а поиском великой истины в человеческих отношениях и битвой, порой трагической, за сокровища человечности».

Ефремов: «Если благодаря разуму человек сумел превратить простое влечение животного в  священный огонь любви, то неизбежна и следующая ступень восхождения».

Богат: «Сегодня любовь для человека то же самое, читаем у одного старого философа, чем был разум для животного: она существует лишь в первоначальных задатках, но ещё не на самом деле. Но если огромные мировые периоды не помешали этому разуму наконец осуществиться, то тем более неосуществлённость подлинной любви в течение немногих тысячелетий, – пережитых историческим человечеством, не даёт нам основания заключать, что в будущем она не раскроется с той полнотой, с какой раскрылся в человеке разум, живший некогда под спудом, в потёмках.

Это будущее наступало уже не раз в отношениях людей, сумевших оправдать на деле высший смысл любви, то есть соединить две жизни в одну, два существа в единую личность. Соединение это возможно при одном непременном условии: видеть абсолютную непреходящую ценность в духовном мире человека, который сейчас перед тобой».

Февраль 2008 г.